Она сопротивлялась, но Марина все равно за руку вытащила ее из кабинета.

– Жень, пошли, Жень, – приговаривала она, спускаясь по лестнице, – пошли на улицу.

– Да какая улица? – Бормотала ничего не понимающая Женька. – Что за хрень происходит? Что она несет? Как это она ни с кем не общалась? Куда ты меня ведешь, мы же не распросили толком!

Но Марина не слушалась – силком вытолкала Женю на улицу, прижала к стене, и срывающимся от волнения голосом, сказала:

– Я все поняла, Жень. Я все поняла.

– Да что ты поняла? – Сорвалась на крик. – Что?

Правда – страшная, ужасная, дикая, уже стучалась в краешек ее сознания, но она не могла, не хотела ее впускать.

На глазах Марины выступили слезы. Она до крови впилась ногтями в Женину руку.

– Не было никакой Саши, – сказала, – понимаешь? Не было.

И распахнулась дверь, и правда потоком хлынула внутрь.

Женю откинуло назад, к небрежно оштукатуренной кирпичной стене. Она прижалась к ней спиной, задышала тяжело и часто, а в голове, перед глазами, в глубине зрачков закрутились, связываясь в единое целое, картинки и события.

Значит, не было. Не было Саши, больной раком. Не было долгих бесед о смысле жизни. Не было великой Ленкиной любви. Но как же так? Как?

– Она была здесь совсем одна, – с ужасом прошептала Марина, и мозаика сложилась окончательно.

Это все она. Она – ее маленькое чудовище, маленькая глупая Ленка. Глупая и запутавшаяся, не сумевшая полюбить себя целиком и потому выделившая часть себя в другого, другого, другого человека – такого, какого она смогла бы полюбить. Отдавшая этому человеку все самое хорошее, что было в ней самой, и чего она не могла в себе принять – верность, веру, преданность, сочувствие, понимание…

– Боже мой… – шептало где-то рядом. – Боже мой…

Маленькая одинокая Ленка – совсем одна в этом суровом мире, не умеющая просить о помощи, выдумала себе друга. Выдумала себе того, кто принял ее целиком и полностью, кто поддерживал и помогал среди долгих месяцев борьбы…

Женя едва успела отвернуться и наклонить голову. Ее рвало – спазмами, судорожными толчками.

Это у Ленки был рак. Это ОНА лежала здесь, совсем одна, совсем одна ходила среди тополей и искала смысл. Смысл, который позволил бы ей захотеть жить дальше, захотеть бороться.

И она нашла его – сильное, сильное и сумасшедшее чудовище. С какими муками родился в ней этот смысл, и как много пришлось заплатить, чтобы он появился на свет. Умертвив образ, умертвив Сашу, она похоронила все самое хорошее, что в ней было, для того, чтобы возглавить крестовый поход памяти этому хорошему.

Боже мой…

Теперь она рыдала. Сжалась в комок, отталкивая Маринины руки, и не давая ей приблизиться.

Леночка, Леночка… Ленка…

И никого из них не было рядом. Через весь этот ад она проходила сама. А они? Что они? Кивали головами, рассказывали ей, как надо жить, как правильно поступать и как обращаться с людьми. Покачивая умными головами, поблескивая умными глазами, порицали, наказывали, давали направление.

И, черт возьми, никого из них не было с ней рядом!

Она задыхалась от боли, разрывающей изнутри. Она видела Леку, лежащую одну в палате – кривящуюся от боли, вычесывающую выпадающие волосы, морщащуюся от яркого света в окно, которое некому, некому зашторить!

Она видела Леку, в одиночестве бродящую среди деревьев, бормочущую что-то себе под нос, вырезающую символы на скамейках, едва передвигающую ноги.

– Кто я? Ты лучше всех можешь ответить на этот вопрос. Кто я? Зачем я живу? 


Она видела Леку, рыдающую от непонимания и невозможности, разговаривающую с собой, с деревьями, с небом – потому что, черт бы побрал все на свете, больше было не с кем!

И боль – ударами в виски, и чувство вины набатом. Леночка, Леночка, Леночка…

– Мне боль застилает глаза! Ты что, не понимаешь? Мне хочется орать, скрежетать зубами и кого-нибудь убить! Прямо сейчас! Я готова отнять жизнь у другого человека, чтобы спасти твою! Я готова отдать свою жизнь ради того, чтобы ты жила!


Она видела Леку, отчаявшуюся. День за днем убивающую в себе все хорошее, что только можно было там найти. Добро, свет – к черту. К дьяволу. Пусть провалится сквозь землю. Растворится.

Иначе, если это останется, если не уйдет… Зачем тогда ей будет жить?

Леночка моя…

Она видела, как Лека выдирала это из себя с кровью, с криками, ведь это непросто – взять и уничтожить то, из чего ты состоишь, что отрицаешь, но в глубине души без чего не можешь жить.