– Тебе это незнакомо? – Удивился в трубке Ольгин голос. – Неужели ты не делала так же в детстве?

– У меня не было сестры, – Инна слезла с подоконника и принялась готовить себе чай. Посмотрела на пакетики, решительно задвинула их на полку, и достала пачку настоящего чая, – есть брат, и я очень его люблю, но таких отношений у нас никогда не было. Если мне было плохо или грустно – я шла к отцу.

– Папина дочка?

– Абсолютно, – она присела на табуретку, положила подбородок на сомкнутые руки и стала смотреть, как распускаются чаинки в прозрачном чайнике с кипятком, – папа научил меня всему самому важному, что я знаю. И даже нет, не так… Не научил. Просто помог раскрыть.

Она налила чай в любимую чашку и сделала глоток. Упоительный запах корицы проник в ноздри и согрел изнутри. Инна отпила еще немножко и продолжила:

– Он никогда не пытался дать мне то, к чему у меня не было интереса. И всегда говорил, что все ответы у меня и так есть – надо только научиться себя слушать, и все получится. В семь лет мы учились называть чувства вслух. Я прибегала к нему, описывала то, что чувствую, и мы давали этому названия. В десять он рассказал, как отделять свои желания от навязанных извне. В четырнадцать – как нести ответственность за сделанный выбор. И что поразительно, в нашей семье родители всегда были примером. Если мама говорила, что смотреть телевизор вредно, то вредно это было для всех, а не только для детей.

– Прямо-таки идеальная семья, – мягко сказала Ольга, и у Инны мурашки пробежали по спине от ее тянущего «мм», – в моей было по-другому.

– Расскажи, – попросила.

И Ольга начала рассказывать. Инна слушала, прислонившись спиной к прохладной стене, рассматривая в окно верхушки зеленых деревьев и вдыхая потрясающий аромат летней ночи. Первый раз за много месяцев ей было абсолютно спокойно. Все мысли улетучились, и тепло – ласковое словно котенок, заползло за пазуху.

– Моя мама считала, что я должна быть лучшей во всем, – журчал Ольгин голос, – лучше всех учиться, лучше всех выглядеть, лучше всех играть в волейбол и бегать. И когда это удавалось – не было дней лучше: меня любили, хвалили, в мою честь устраивались праздники и дарились подарки. Но стоило однажды принести даже «четверку» – и вся любовь заканчивалась. Я превращалась в парию, позор семьи, ничтожество. Мать могла не разговаривать со мной днями, а отец только поддакивал ей из-за экрана телевизора.

Молодого человека мне выбрала мама, институт – тоже она, но тут что-то произошло.

– Догадываюсь, что именно, – рассмеялась Инна.

– Правильно догадываешься, – хмыкнула в трубку Ольга, – девочка вышла из-под контроля и понеслась по накатанной. Я собрала вещи, среди ночи ушла из дома, и вернулась туда только через пять лет, с дипломом и свидетельством о браке в кармане.

– Ты не шутишь?

– Ни секунды. Правда, диплом был не того института, а брак не с тем человеком, но маме пришлось смириться.

– А папа? – Спросила Инна.

– А папа из-за телевизора опять ничего не заметил.

В глазах Инны ясно и четко возникла эта картина: молодая Будина приезжает домой, ее встречает высокая строгая женщина с пучком на затылке и в блузке с жабо, смотрит снисходительно сверху вниз, пряча за уголками глаз радость. А на заднем плане – затылок лысого мужчины, едва выступающий над спинкой дивана, и звук работающего телевизора.

– Ты вышла замуж по любви?

– Тогда казалось, что по любви, – в голосе Ольге появился оттенок грусти, – потом оказалось, что нет.

– Как ты поняла это?

– На мой вкус, любовь – это когда я восхищаюсь другим человеком, обожаю какие-то его качества, когда он становится центром. А мой муж был центром очень недолго, и восхищаться им я перестала очень быстро.

– Как быстро?

Инна увлеклась вопросами и пропустила ответный смешок.

– Госпожа Рубина, – засмеялась Ольга, – вам не кажется, что допрос затянулся? Ответь мне лучше – ты скучала по мне?

Вопрос поставил Инну в тупик. Она вздохнула, посмотрела на потолок, скользнула взглядом к холодильнику, и только тогда ответила:

– Да.

Теперь замолчала Ольга. И в их молчании было больше слов, чем в самом длинном диалоге. Инна слушала дыхание, представляла Ольгины губы, и наслаждалась каждой секундой происходящего.

– Я могу приехать к тебе прямо сейчас, – сказала Ольга, а Инна отметила, что, кажется, знает, какие сейчас у нее глаза – глубокие и пьяные.

Ей хотелось сказать «да». Очень хотелось. Так просто – «Да», и так сильно изменится жизнь.

– Нет, – сказала она, успокаиваясь, – извини.

Ольга долго молчала, переваривая ответ.

– Я подожду. Я терпеливая, знаешь?

Инна улыбнулась, выключая в кухне свет. И уже в темноте ответила:

– Извини, но… Я тебе не верю.

И повесила трубку.

Вот уже несколько часов Инна не могла найти себе места. Она ходила туда-сюда по залитому солнечным светом кабинету, заламывала руки, пила воду, но успокоиться никак не получалось.

День выдался совершенно безумный. Все утро она успокаивала Лешу, который от Жениной новости под заглавием «ищи Леку на Бали» сначала взбесился, потом расстроился, а потом просто с лица спал. Затем пришлось выдержать получасовую телефонную атаку от Кристины, которая, не особенно выбирая выражения, комментировала ту же новость. После этого пришел мэйл от Ольги, которая сообщила, что понимает, что у «госпожи Рубиной» длительный отпуск по семейным обстоятельствам, но рабочие обстоятельства настоятельно требуют сегодня присутствия вышеупомянутой госпожи Рубиной в офисе.