Злобин с лязгом выхватил палаш из ножен и тронул коня шенкелями. Шеренга кирасиров двинулась шагом, а стоявшая впереди пехотная колонна быстро раздвоилась и бегом устремилась в стороны, вставая перед пушками и освободив кирасирам путь вперед, прямо на стонущие и трепыхающиеся, исходящие паром разворошенных потрохов груды.

Лошади, как и люди, хорошо знали свое дело, многократно отработанное на учениях. Слитная масса кирасиров перешла с шага на рысь, ускоряясь перед сшибкой.

Впереди проносились враги — Степан уже ясно видел их искаженные ужасом, бледнее мела, раньше бывшие смуглыми лица. Никто из сипахов или татар не рискнул повернуть лошадь на сшибку, они отчаянно стремились выйти из-под удара, домчаться до спасительного лагеря. Но куда там?!

Удар! Толчок! Рывок!

Степан еле удержался в седле — он ничего не слышал. Лязг клинков, ржание, крики — все смешалось в один чудовищный, давящий уши шум. Перед ним вынырнуло искаженное лицо в нахлобученном татарском малахае. Сержант с кхеканьем опустил на него палаш — рука с клинком чуть дернулась, но сопротивление живой человеческой плоти было преодолено.

Вторым на пути оказался цветочный турецкий тюрбан, с той же легкостью рассеченный. А дальше Степан только рубил и рубил, пока рука постепенно не начала наливаться свинцовой усталостью. Но он ни о чем уже не думал, только видел спины врагов…

Кагул

Память его не подвела — в той истории янычары ударили по центру русских войск, и здесь произошло то же самое — из глубины лощины с диким криком внезапно выметнулись густые толпы в цветной одежде, размахивая кривыми ятаганами.

Он их уже видел сегодня, во сне, но там было янычар гораздо меньше. Сейчас же поле быстро наполнялось кишащей массой, растекающейся во все стороны. Свирепый рев мог испугать и закаленные сердца.

— Янычары, ваше императорское величество, — Гудович говорил совершенно спокойным голосом — его эти крики не смогли испугать.

— Сам вижу! — бросил в ответ Петр.

— Вы снова оказались правы, государь! Простите, что я не поверил вашему предвидению…

— Оставьте слова, Андрей Васильевич! Зато измайловцы и апшеронцы теперь готовы их встретить. Гренадеры их поддержат, да и егеря заранее рассыпаны… И пушки мы подвели вовремя…

Слова прервал дружный залп — ряды гвардии окутались пороховым дымом. Тут же рявкнули пушки, и невысоко, чуть ли не над головами бегущих в атаку янычар, вспухли белые облачка неведомой здесь шрапнели.

Стрельба шла беспрерывно — из ружей и пушек, грохот давил уши, а пороховой дым практически застилал всю лощину. Худо, конечно, но создать бездымный порох пока не получалось, хотя аммонал уже производили и вовсю шли опыты с нитроглицерином. И гремучую ртуть изготовляли, что на патронные капсюли и взрыватели шла.

Штуки эти коварные и капризные, зевать нельзя — три лаборатории разнесло, пять химиков в клочья да вдвое больше поранило. Петр переживал и удивлялся стоическому терпению великого Ломоносова. Тот только плечами пожимал да еще утешал его же словами, мол, наука требует жертв…

— Государь, они уже добежали до апшеронцев. Смотрите!

Клубы дыма немного рассеялись, кое-где образовались просветы, хотя гвардейцы продолжали суматошно стрелять. Склоны хребтов тоже были покрыты белыми дымками — то с флангов по атакующим османам стреляли егеря, и хорошо стреляли — пестрые груды человеческих тел буквально покрывали поле.

Турки продолжали озверело рваться вперед — свинцовый град выкосил добрую половину янычар, но не охладил их яростный порыв. Опасный противник, очень опасный — теперь Петр ясно понимал, что такое религиозный фанатизм, хотя в Афганистане подобное тоже было.

Каре апшеронцев захлестнула человеческая волна, а затем выплеснулась на зеленый квадрат измайловцев — ружейная стрельба там сразу стихла, зато османский рев и хриплый русский мат донеслись даже до Петра. Рукопашная пошла яростная — лишь бы парни сдюжили.

Зато два «петровских» полка устояли — янычары не выдержали огня и затоптались, смещаясь левее, на ощетинившихся штыками измайловцев.

— Если Халиль-паша бросит сикурс, то вторую бригаду сомнут! А потом первую! — громко, но нарочито спокойным голосом произнес генерал Румянцев, глядя на поле боя.

Петр прекрасно понял — ему как бы сказали: «Ты будешь командовать гвардией, государь, или столбом верстовым стоять?!»

— Надо выручать своих! — Петр ожесточился лицом. — Я поведу лейб-гренадер, а ты, Андрей Васильевич, двинь петербуржцев и бутырцев уступом, они заполнят разрыв! С Богом, господа!

— Опомнись, государь! — тут же вскинулся Гудович, решительно преградив дорогу. — Никто и никогда не сомневался в вашей отчаянной храбрости! Там же янычары!

— Не твое дело шпагой махать, ваше величество! Я сам поведу полки! — Румянцев зашел сбоку, пытаясь встать рядом с Гудовичем.