Нибелунг верил полученной подготовке, опыту, но более всего — интуиции, потому прожил целых десять лет.

В его карьере было чем гордиться. Например, он в одиночку ликвидировал пару умников (какие-то очень ценные ученые — муж с женой), которые инсценировали свою смерть, а сами бежали в Конкордию. Нибелунг перевел их статус-кво к фактическому состоянию прямо на улице Хосрова — клонской столицы. Ножом.

Банально? Банально. Но попробовали бы вы оттуда эвакуироваться после акции!

Были моменты страшные. Нибелунг предпочитал не вспоминать схватку с эзошами на одном безымянном планетоиде, когда их группа недосчиталась четырнадцати человек! Вест там, кстати, тоже был и выжил.

Один эпизод казался совершенно отвратительным, его Готфрид не любил и постарался запечатать в самой дальней кладовке памяти. Тогда им приказали зачистить базу на Бартель Два. Целая рота из его родной дивизии «Скорцени» не смогла выполнить задание, нарушила режим секретности и ее накрыли с орбиты главным калибром линкора. А они дочищали. Своих коллег. Братьев.

Так что с интуицией у Нибелунга был полный порядок. И сейчас она буквально вопила.

Ему очень, очень не нравился поезд тэзээмки. Конкретнее — персонал. Совсем точно — один инженер, который уже минут пять выстукивал что-то на планшете, подключив его к внешнему разъему пусковых контейнеров.

Вот и камарад Вест семафорит: проверь! Опасность!

Он не спеша, вразвалочку, прошел сквозь суету техперсонала, похлопал инженера по плечу и дружелюбно спросил:

— Амиго! Чего ты так долго? Может, помочь?

«Амиго» обернулся.

Медленно. Совсем не так, как полагается человеку, которого внезапно хлопают по плечу.

Глаза уже смотрят на Нибелунга, а пальцы продолжают плясать над клавиатурой.

Глаза.

Зрачки неподвижные. Расширенные…

— …А то ты так страшно вкалываешь, прямо жалко тебя! Давай пособлю, я же монтажник второй категории! А ракеты эти — так мне же с ними лететь!

— Не. Надо. Я. Справлюсь. Осталось. Не. Долго, — ответил инженер.

Весь этот разговор только выигрывал время. Нибелунг оценил самого парня — одурманен суровой дозой наркотиков, не иначе. А теперь он вглядывался в монитор, анализируя, что именно вбивает в их ракеты специалист.

Он достаточно разбирался в программировании, чтобы понять: никакого отношения к штатной работе боеголовки или двигателей данная последовательность символов не имеет!

А к чему?

Это не имело никакого значения.

Парень прошелся по двум ПУ из трех. Что он в них ввел? Сколько секунд до завершения последней программы?

Режим полномочий Нибелунга включал в себя лицензию на убийство.

Он вытянул из набедренного шва шестидюймовую нить. Прозрачная, как стекло, толщиной в миллиметр. Его пальцы сдавили ампулу в основании нити. Электроразряд инициировал связи в кристаллической решетке конвикорда, и шнур на пять секунд превратился в невидимое шило алмазной твердости.

Острие вошло в сердце инженера, даже не заметив преграды одежды, кожи и мышц. Пронзив аорту, шнур разлетелся мельчайшими и острейшими осколками, которые растворятся в крови без следа.

Спец даже не охнул. Просто тело сделалось тяжелым и стало оседать на палубу. Нибелунг аккуратно подхватил его под мышки и усадил на бортик тэзээмки — умаялся человек, пусть отдохнет.

Одобрительный взгляд Веста. А больше никто ничего не заметил, потому что во вторую «Кассиопею» в это время заводили топливную штангу, а она никак не заводилась.

— Ну мать же вашу! — разорялся пилот. — Почему я в атмосфере на лету умудряюсь заправиться, а вы на ровной палубе нет?!

— Попробуй! — отвечали ему.

До уставшего инженера ли?!

— Ребята, — сказал Нибелунг, подходя к кучке людей с нашивками инженерной службы. — Ребята, там вашему нехорошо. Сел и сидит. Вы бы глянули, а то нам улетать пора, да и парня надо проверить.

Техники недовольно зашевелились, прервав созерцание чужой работы.

— Ну и?

— Что «ну и»? Я говорю, ваш камрад, вроде как поплохело ему, сел на тэзээмку и молчит. Так вы бы разобрались. Это ж ваш камрад, — обстоятельно разъяснил герр Штольц, автоматически кривляясь и бутафоря «под деревенщину».

— Ты не перегрелся? А то уже который час в шлеме! — ответил некто участливый, после чего «ребята» хором отвернулись.

— Ау! Я не понял!

Дальше все заговорили разом:

— Что ты не понял?

— Вон Хесус, стоит, работает.

— Шатает его, правда.

— Так его с обеда шатает, как потрещал после курилки с тем эрмандадовцем, так с тех пор сам не свой. Устал, наверное.

Голос Веста в рации:

— Тревога!

Он резко обернулся, рука легла на кобуру.

Этого не могло быть. Инженер с разорванной сердечной мышцей стоял у тэзээмки и упрямо вбивал код.