Преимущество торговых сделок принадлежало обрезанным, но не один жебюзит решился пожертвовать куском кожи, который, в общем и целом, был не нужен.

Огородники удвоили, потом утроили обрабатываемые поверхности на горе Оливье, мясники резали в два раза больше скота. В четыре раза больше привозили пива из Арамо де Коба, Датаса, так как там было самое вкусное пиво. Торговцы вином должны были устроить ввоз вина из Галилеи и Иудеей, отростки побегов, украденные когда-то шпионами Иозуе, позволили вырастить новые виноградники на склоне Шефела.

Этот взлет проявился равным образом и в строительстве. Между тем временем, когда Давид решил построить себе дворец в верхней части города, еще более красивый и более богатый, чем дворец, оставленный в Хевроне, и моментом, когда он там устроился через пятнадцать лун, число домов у подножия этого здания удвоилось: в самом деле, иудеи с соседних территорий – реувен, гад, эфраим, биньямин и Иудея – хлынули в Иерусалим, чтобы быть ближе к Давиду, которого они называли «светом Израиля».

Это его встревожило.

– Все эти дома – словно приклеены друг к другу, – заметил он. – Перевернутая лампа – и пожар опустошит целые кварталы.

Он недавно назначил Иоава правителем города; он требовал от него кадастр и соблюдение плана постройки улиц, чтобы не нагромождать дома вплотную. Новое указание натолкнулось на сопротивление. Тот, у кого земля прилегала к соседу, и слышать не хотел, чтобы уступить полоску, чтобы сделать улицу между ними.

– Проложите улицу в другом месте! – протестовал он.

– Она пройдет здесь и нигде больше, – настаивал Иоав, вспыльчивый характер которого знал каждый.

Другой требовал непомерной компенсации. Деревенский житель, жадный к прибыли, не думал уступить задаром и части барыша.

Иоав гневался:

– Когда ты и твоя семья будете задыхаться в развалинах твоего дома, потому что дом твоего соседа будет охвачен огнем, за твою землю не дадут и чечевичного зернышка. Это общий интерес, ты понимаешь? Вот почему я хочу проложить улицу между двумя участками!

А когда городские власти копали сточную канаву на известной улице, то посыпались другие упреки. Жители, дома которых были близко расположены к этой канаве, жаловались, что она выносит отходы. Приходилось им объяснять, что сточные канавы собирали воду, выпадавшую в сезон дождей, и что без этих канав вода унесет сами дома.

Прирост населения вынудил Иоава внести две поправки в планировку и изменить высоту стены, опоясывающую город. Площадь города сократилась, и пришлось расширить его границы на восток и на запад.

– Нам придется скоро все построить заново, – сказал однажды Иоав Давиду.

– Все продумано, – ответил Давид.

Иоав подождал объяснений.

– Цены на землю настолько возросли, что они сами могут стать регуляторами, – сказал Давид. – В Иерусалим придут только те, кто обладает властью и кому это необходимо. Знаешь ли ты цену, которую я был должен заплатить за размещение храма?

– Но у тебя уже есть храм, – сказал удивленный Иоав.

– Нет, другой храм, который я хочу построить.

Давид задумался.

– Большой храм, для ковчега самый большой храм.

– Ковчег, – повторил Иоав. – Но такой храм находится в Кириафиариме… В руках филистимлян…

– Мы его отберем, – сказал Давид, поглаживая бороду. – Какой смысл будет тогда в нашем строительстве в Иерусалиме, если он не будет для всех городом нашего Господа? Кем будем мы без покровительства Господа? А какой более яркий символ его защиты, как не ковчег?

– Тогда будет нужно завязать войну с филистимлянами, – не без удовольствия заметил Иоав.

– Война уже идет, прекратится только тогда, когда они поймут, что это земля царства двенадцати племен. Царства Бога. Если они не согласны, пусть уходят!

«Вот это речь», – подумал Иоав. В тот же вечер он обговорил это со своим братом Абисхаем, а также Эзером и Амоном. По данным лазутчиков, филистимляне, впрочем, начали действовать. Этот новый царь, его претензии управлять всей страной и блеск его столицы мешали им. Не его ли они изгнали из своих рядов? А он снова поднялся над ними?

Филистимлян было шесть тысяч человек. Самый большой отряд, по сведениям лазутчиков, пришел из Бет-Схемеша по долине Рефаима, остальные – из Газы по Сефеле, проходя по Ланхус. Осада могла отрезать Иерусалим от всей страны, но выступать против филистимлян было рискованно, так как большая часть отрядов Саула осталась в Миханаиме и питала враждебные чувства к Иоаву из-за убийства Авенира и Иевосфея; люди не верили в непричастность Давида к этому преступлению. Давид позвал Авиафара и заперся с ним в своих покоях. Авиафар принес ладан, чтобы зажечь его перед идолами. Три идола были точно такие же, как у Саула, но те остались в Миханаиме. Слуга принес раскаленные угли, которые затем были брошены в бронзовые чаши перед статуями, а сверху священник и царь положили ладан.