Ведь всё это меня вообще не касается. Остаётся ещё закуток, который принадлежит мне, и этого для меня достаточно. Юдит. Boy meets girl. Etcetera. Древнейшая история избавления от чар. Что, цивилизованный мир надо мной ухмыляется? И пусть. Он только лжёт. Он хочет завернуть человека в себя, задушить его пуповиной, это мясистая, массивная мама, мегера, леденящая шалава, эта Антарктида могущества. А я — ликующий выкидыш, космический кусок блевотины, четырёхглазый зубной камень, золотая коронка на подгнившей челюсти. И я сыт также иронией, и преуменьшением, и осторожностью, вкусом, и тактом, и оглядкой на обстоятельства, малодушием, и соотнесением, и пониманием. Конец-конец-конец.

Катако! Прав — я! Мой мир красивее, чем ваш, я могу разрешить себе всё, а массе вашего брата я не пожелал бы ничего, кроме сердечного инфаркта, братской могилы и…

— Хаген?

Кто-то тронул меня за плечо.

— Юдит?

— Слушай, Хаген, а что это ты здесь делаешь, вообще?

— Ищу тебя. Всё это время. Где же ты была?

— Серьёзно? Вид у тебя ужасный…

— Ты что, на самом деле искал меня? Всё это время?

— Хммм…

— Ты врёшь! Вечно ты со своими историями…

Мы сидим друг против друга в одном маленьком нарядном кафе с ностальгическим шармом двадцатых годов. Белые, круглые скатерти, изогнутые спинки и подлокотники кресел, точёные стоячие вешалки д ля одежды, а свет приглушён лёгким налётом оранжевого, что в сочетании с благородным зелёным обивки создаёт атмосферу отдалённой буржуазности.

У Юдит с собой джутовая сумка с учебниками. Она изменилась. Волосы у неё промытые, с шёлковым блеском, похожим на ореол. Я прошу её отстегнуть черепаховую пряжку и распустить волосы так, чтобы они раскачивались, как качели, выкрашенные блондинистой краской. Она самая красивая молодая девушка всех возможных миров, и её пальцы наигрывают мелодию con delicatezza рядом с чашкой.

— И почему же ты меня искал?

— И ты спрашиваешь?

— Правда, скажи, почему?

— Потому что ты моя принцесса, а любовь идёт кружным путём. Что ещё тебе сказать?

— И ради этого ты навязал на свою шею столько приключений?

— Да.

— Ну-ну.

Кажется, она тронута этим, но неприятно тронута. Меня это смущает.

Нельзя сказать, чтобы она бросилась в мои объятия. Я бы не взялся это утверждать.

Ложечка постукивает в капуччино, тихо, как далёкий, звонкий колокольчик.

— И что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты ушла со мной. Чего же ещё?

— Куда?

— Всё равно куда. Просто ушла со мной. Ведь ты и сама хочешь отсюда убраться, разве нет?

Она скептически вскидывает ресницы.

— Один раз я убежала. Этого достаточно.

— Иногда достаточно. Если не возвращаешься назад.

Она снова застёгивает пряжку в волосах и ставит локти на стол.

— Кое-что изменилось, Хаген.

— Расскажи!

— Пока что мне вполне хорошо. Мои родители оставили меня в покое, никто мне не мешает. По существу, я могу делать всё, что хочу. Кроме того, я думаю, что всюду одинаково…

— Да?

— Да. Я повзрослела. Пойми меня, я была маленькая слабенькая девочка, и мне казалось, что где-то там происходит бог знает что, а я тут сижу и ничего не виясу и не знаю. За это время до меня дошло, что дела у меня, собственно говоря, идут нормально, что мне действительно мало на что можно пожаловаться.

— Понимаю.

Подошла официантка и сказала, что они сейчас сдают смену и поэтому надо рассчитаться. Мы расплачиваемся — каждый за себя.

— Знаешь, Хаген, когда этот вокзальный буль тогда утаскивал меня, я кричала и плакала и потом проплакала весь полёт. Но после — уже дома — набрала полную ванну и два часа в ней пролежала, пока у меня не разбухла кожа. Как же это было хорошо! Запах пены для ванны. Мягкое полотенце…

Вот же злодейка-судьба, неужто я не заслужил ничего лучшего, как выслушивать эти истории про чудодейственное средство «Ленор» и мягкие полотенца? Я протестующе схватил её за руку.

— Скажи, Юдит, как это — быть взрослой? Что это такое?

Она отнимает у меня свою руку и ничего не отвечает.

— Почему ты так холодна? — спрашиваю я, чтобы хоть что-то сказать и нарушить отчуждённую тишину.

— Извини меня. Но ты меня испугал.

— Я? Тебя? Чем же?

— Тем, что ты, судя по всему, видишь во мне то, что не есть я… Тем, что ты столько сделал… так много проделал… Это меня к чему-то обязывает, это меня нагружает и…

Она сглатывает и трёт кончик своего вздёрнутого носа.