Я., встав в знакомую нам позу прорицателя (Я. Теодора Герцля Африканского), обращается к австрийцам с речью.

– Помяните мое слово, – говорит он, – на этом месте будет возведен Храм, Храм Австрийской Словесности.

С этими словами он оглянулся и, найдя несколько камней покрупнее, сложил из них небольшую пирамидку. “Я-я”, – согласились австрийцы, но Я., хоть и не был уверен, что его правильно поняли, не стал вдаваться в объяснения. Прорицания должны быть окутаны туманом, решил он.

Парк был обшарен, а драгоценного культурного материала в сумке было совсем на дне. Гости, прибывшие с Ближнего Востока, обменялись рукопожатиями со своими новыми друзьями. Ни те, ни другие не снимали резиновых перчаток. С влюбленными они не обменивались рукопожатиями, а только подмигнули им заговорщицки и понимающе.

Я. решил, что его суковатая палка не поместится в чемодане. Он переломил ее надвое об колено, одну половину швырнул в пруд, где уже плавали древесные коряги, другую положил в пакет, с которым бродил по Пратеру, рядом с романом госпожи Е.

– Если ты не пописаешь в Пратере, – шепнул он Баронессе, – считай, что не была в Вене. Это все равно что побывать на Святой Земле и не макнуть руку в воды Иордана.

Есть вещи, по поводу которых Баронесса никогда не спорит с Я. К таким вещам относится ВЫСОКОЕ СЛОВО. Баронесса удалилась в кусты.

– Мы найдем это место по обилию белых ромашек, – льстит он ей, когда она возвращается.

Собранного материала недостаточно. Компания решает задержаться в Вене еще на день. Тем более что на сей раз они въехали в страну по собственным паспортам, с частным визитом, преследующим исключительно культурные цели. Они могут посмотреть Вену. Они снимают комнаты в отеле. Когда они выныривают из метро на эскалаторе и вследствие этого готический собор святого Стефана наступает на них как статуя Командора, а затем оборачивается суровой скалой в озере с барочными берегами, Я. даже готовит госпоже Е. телеграмму: “Удивлялся отчего не пишете Вену тчк теперь догадываюсь тчк способна вытеснить внутренний мир”. Они бродят в толпе таких же праздных гуляк со всего мира, каковыми они и сами явились сейчас на Грабен-штрассе.

– Они тут понятия не имеют, как мы на них обижены за их дешевую мораль. – Я. пытается завести Б., но Б. не реагирует, он с завистью вдыхает воздух беззаботности бывшей имперской столицы.

– Провалиться бы им, – наконец говорит он с беззлобной завистью.

– Не жалко?

– Жалко, – признается Б.

А., съевший порцию сосисок с пивом, заявил, что желает скопировать все это в Тель-Авивe, не исключая некошерных сосисок.

– Если строить в Тель-Авиве Вену, непременно получится китч, – возразил Б.

– Ну почему же? – не соглашается Я. – Если внести в барокко технологию и насмешку, то вполне может получиться нечто своеобразное, – говорит он. – Я представляю себе площадь в Тель-Авиве, где на фасаде роскошного барочного здания каждый вечер в 19:00 на балкончики выезжают привязанные к настоящим американским электрическим стульям настоящие музыканты и исполняют настоящие скрипичные сонаты Бетховена. А напротив барочное здание в виде картинной рамы, в которой лазерным лучом во всю стену – сменяются картины Вермеера. А посреди площади – бронзовая статуя Бен-Гуриона, произносящего страстную сионо-сионистскую речь, стоя в стременах вставшего на дыбы лошака или мула.

Кнессету Инженерных Наклонностей мысль усадить всех музыкантов на электрические стулья кажется забавной.

– В этом есть некий символ, – говорит Б. – В порыве умиления мы усаживаем свое прошлое на электрический стул.

Когда они разглядывают чумную колонну, поставленную в память об эпидемии в Вене, Б. вспоминает о похожей колонне в Линце.

– Та поставлена в благодарность за то, что чума миновала Линц, – говорит он.

– Хотя ее можно рассматривать и как символ чумы, как раз оттуда и вышедшей.

– Поговори об этом с Соседями, – предлагает ему Я., – они скажут, что именно эта, венская, колонна является символом настоящей чумы. Ведь именно в Вене Герцль издал свою программную книжицу – “Еврейское Государство”.

– Надо бы приставить к колонне охрану, – забеспокоился В.

– Накаркаешь, – нахмурилась Котеночек.

Когда вечером они приходят в отель, Я. выливает воду из чайника в раковину, а пакетики чая достает из чемодана. Баронесса смотрит на него вопросительно.

– Я оставил на умывальнике крем для бритья с ивритской этикеткой – воду могли отравить.

– Кто? О нашем приезде никому не известно. – Баронесса чувствует, что тут затевается для нее какой-то спектакль, и уж во всяком случае, она не намерена его срывать.

– Обслуживающий персонал отеля может быть родом с Ближнего Востока и испытывать к нам негативные чувства.

– Этого даже для Б. многовато. Я видела горничную в другом конце коридора, она по виду коренная австриячка.