Механик-водитель и радист кинулись в угол, разгребли сено и с удивленным оханьем извлекли длинную старинную пищаль с шестигранным и толстым стволом, потом топор с широким лезвием полумесяцем. Затем появились на свет две кривые сабли и охапка из мелких колец, которая оказалась порядком разорванной кольчугой.

— Твою мать! Первый раз в жизни такое вижу! — только и сказал капитан, разглядывая старое оружие.

— Надо же, так это бердыш?! — Попович крутил в руках топор. — Я такой же в кино видел, там фильм крутили про этих, как их… А, хрен с ними, потом вспомню. А это пищаль?

— Да. Пищаль и бердыш стрелецкие, сабли и кольчуга от татар остались. Все остальное оружие давно в кузнице перековано…

Фомин устало прикрыл глаза, а остальные с увлечением загремели железом, разглядывая старинное оружие. Но тут неугомонный Шмайсер заговорил о совершенно ином.

— Я вам так скажу, по школе еще помню. Крепостное право отменили у нас вроде в 1861 году. Берем шесть лет — значит, стрельцы появились в 1867. Так?! А в 1905 году уже появились татары эти. Прошло от того времени 38 лет. И все творилось осенью…

— Сейчас начался сентябрь 1943 года. И тоже осень, и ровно 38 лет прошло…

— Получается, — Шмайсер прищурился, — что это как-то запускается с определенной частотой, как такт дизеля. Допустим. Хотя это попахивает мистикой. Но что-то должно этот процесс запускать?

— Так «светлячки», помнишь, пошли, когда Федотыч к стене прислонился? Что перед этим было?

— Да ничего не было, — Попович растерянно пожал плечами. — Бой был, Федотыч, вон, пришел, у стенки сел…

— Кровь! — Фомин подскочил на месте. Его глаза горели, он тер виски ладонями. — Я же руку вытер о стену, помнишь? Бабка здесь невинности лишилась, и дед говорил, что на полу «светлячки» видел, когда уходил! Пару секунд горели и погасли разом… И с татарами… Дядька здесь руку косой порезал. Дождь был, они с женой и сыном здесь сидели. Дядька здесь косы точил. Вот тут он и порезался.

— А как узнали-то? Мертвецы ведь не говорят.

— Так сын его, Пашка, мой братка, на вечерку в село тогда отпросился, мол, дождь сильный идет, до полудня все равно косить нельзя, чего ж вечеру пропадать. Он эти «светлячки» на полу и видел, когда уходил…

— Да… — Путт нервно стучал пальцами по колену. — Вот дела так дела! Как понять такое, Федотыч?!

— Я сам еще всего не понимаю! Андрей, — Путт подобрался, — пойдем, прогуляемся, посмотрим, что здесь к чему! А то — мистика мистикой, а пуля, хоть и дура, но убивает вне зависимости от того, во что ты веришь…

Шмайсер только и придумал, что помахать им вслед, когда Фомин пошел первым по штольне, тщательно подсвечивая себе под ноги. Путт потопал следом, держа автомат наизготовку и делая отсчет шагов.

Через несколько минут в правой стенке обнаружился проем еще одной штольни, и танкисты остановились.

— Посмотрим там, а? — спросил Фомин и, дождавшись кивка Путта, шагнул в темноту. Шли на этот раз дольше, минут пять, осторожно, тщательно осматривая трухлявое крепление.

— Это не главный ход, Федотыч, ответвление. Здесь ниже и уже намного, и крепеж не столь добротный.

— Ладно, пойдем обратно. Стой! — внимание Фомина привлекло что-то блеснувшее в тусклом отсвете свечи. Семен Федотович сделал несколько шагов и застыл, потеряв на секунду дар речи.

— Майн готт! — только и смог сказать Путт, глядя на человеческий скелет.

Именно череп, отполированный временем, и привлек внимание танкистов. Фомин медленно склонился над останками, тщательно осмотрев их. И первое, что бросилось в глаза, была проржавевшая и рассыпавшая на звенья цепь, которая крепилась одним концом за здоровенный штырь, вбитый в каменную стену, а другим к массивному широкому кольцу на заклепке, которое обхватывало кость.

— Суровые нравы, — только и сказал Путт. — Приковали в штольне да оставили умирать. Ничего нет, ни клочка материи, и на костяке никаких повреждений, если не считать, что кое-где рассыпался.

— По крайней мере, одно ясно — когда-то сея штольня была обитаемой. Вопрос только один — когда именно?

— Полвека назад, Федотыч, не раньше. С того момента как ее забросили, полвека именно и прошло, не меньше. А вот когда это произошло? Вот в чем вопрос! Холодно кругом, а лиственница мореная. А она и двести лет простоять спокойно сможет. Тем более, сыровато здесь.

— Да уж, пойдем-ка мы лучше обратно. Перекурим это дело, Андрей, а то мне чего-то муторно от таких открытий. Во-первых, попали неведомо куда, а во-вторых… — Фомин помолчал и тихо добавил: — Похоже, что и неведомо когда…

— Постой, остановись! — Путт положил на плечо Фомина свою крепкую ладонь. — Или мне кажется, или сладковатым тянет?!

Фомин остановился и стал вдыхать воздух. Этим он живо напомнил Путту сторожевую собаку, которая замерла в стойке и тщательно нюхает залах. Он хотел подшутить над ним, но осекся — внезапно сузившиеся глаза и злющая кривая гримаса на лице Фомина не предвещали ничего доброго.