…На обратном пути Жунусов ехал рядом с шофером. На востоке уже занималась зеленоватая заря, было свежо, во все щели «газика» задувал холодный ветер. Жунусов поднял воротник плаща и засунул кисти рук в рукава.

Вот сделал человек свое дело и теперь возвращается домой. Да, странно как-то все получилось. Даже ни одного патрона не истратили…

Жунусов, видимо, задремал, откинувшись на спинку сиденья. Шофер повел машину тише, тормозя перед каждой колдобиной.

Но капитан не спал.

— Ты чего? А ну, давай! — сказал он.

Шофер ухмыльнулся, поплевал на ладони и повел машину быстрее.

Внезапно, будто видение, в свете фар возникла женская фигура. Женщина стояла на обочине дороги, кутаясь в теплый платок и жмурясь от яркого света.

— Жена, — сказал Жунусов, и в голосе его я услышал испуг.

Машина остановилась. Женщина постояла с минуту, вглядываясь. Потом сорвалась с места и подбежала.

— Ты что? — небрежно спросил Жунусов.

— А ты не знаешь, Ильяс? — взволнованно заговорила женщина. — Уж утро на дворе, а тебя все нет и нет…

— Э-э! — махнул рукой Жунусов. — Первый раз, что ли? Спала бы лучше.

Она села рядом со мной и только тут заметила меня.

— Ой, кто это?

— Наш гость, Лиза.

Мы поздоровались, рука у нее была жесткой и сильной.

Машина въезжала в село. Во всех домах спали, только в одном из них, на дальнем конце улицы, светилось окно.

Знаете ли вы, что такое граница? Вам представляется она овеянной дымкой романтики, в громе выстрелов и фейерверке подвигов. Это все есть, не спорю. Но бывает и так, как было в ту ночь, на Малой поляне. И я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидающая мужа на обочине ночной дороги.

1957 г.

День начался с неприятностей. Явился старшина Громобой и сказал мрачно:

— Говорил я, что мы пропадем с этим Сороколитром? Говорил. Так оно и получается.

Речь шла о солдате первого года службы Сороколисте. Старшина вечно путал его фамилию: называл Сорокопутом, Сорокопустом, даже Сорокочистом, но Сороколитром еще ни разу не называл. И капитан усмехнулся.

Громобой посмотрел на него удивленно и строго. Если бы на свете не существовало такой грозной фамилии, никакая другая не подошла бы к этому коренастому человеку с простоватым, суровым лицом и тугой загорелой шеей. Солдаты побаивались его, а капитан уважал за исполнительность и требовательность, хотя в душе и посмеивался над его обидчивостью и полнейшим отсутствием юмора.

Но сейчас было действительно не до смеха. Неделю назад капитан Портнов послал рапорт начальнику отряда с просьбой откомандировать Сороколиста с заставы. И вот снова…

— Опять благородствовал… — безнадежно махнул рукой Громобой. Это слово означало у старшины высшую степень халатности, разгильдяйства и вообще недисциплинированности.

— Что же случилось? — спросил капитан.

Громобой отвечал в обычной своей манере:

— Должен дневальный по конюшне за лошадьми следить? Должен. А этот Сорокопуст опять в шахматы играл.

— В конюшне?

— А то где же?

Старшина замолк, возмущенный до глубины души. Он еще ничего не знал о рапорте и думал, что маяться с Сороколистом придется и завтра, и послезавтра, и целых два года.

Этот Сороколист был притчей во языцех. Он не просто рядовой первого года службы, а шахматист второго разряда. Его часто вызывают на какие-то турниры, голова солдата вечно забита этюдами и задачами, а отсюда и нечищеное оружие, и сбитая холка у лошади. А теперь вот, пожалуйста, — играл в шахматы во время дневальства. Черт знает что…

Капитан Портнов спросил, как было дело, и старшина принялся рассказывать. Ночью он пошел проверить дневального по конюшне и во дворе наткнулся на кобылу Кобру. Она разгуливала по клумбам, а Сороколист преспокойно сидел в пустом деннике и при свете фонаря «Летучая мышь» сам с собой играл в шахматы. При этом он заглядывал в какой-то журнал с нарисованными в нем шахматными фигурами. На вопрос старшины Сороколист ответил, что решает шахматные этюды и задачи и что это для него, видите ли, очень важно и необходимо…

Капитан снова улыбнулся. Он представил себе, как грозный старшина появился в деннике и как в первую минуту не мог ни слова вымолвить от возмущения. Сейчас он, конечно, деликатно умолчал об этом, но так оно и было.

— Что вы предлагаете? — спросил Портнов.

— Под арест! — решительно заявил Громобой. — И пусть сидит, как миленький. А как же?

Капитан и сам не раз думал об этом, но все как-то не решался.

— Стоит ли? По-моему, достаточно, если его переведут с заставы, — и капитан сообщил о своем рапорте полковнику.