Неллике повернулся к своим стражам, глядевшим на произошедшее со страхом и недоумением.

– Я убил предателя. Вы все видели, мои Певчие Птички. Этот день запомнится вам как день, когда я наконец избавил мир от господина Жаворонка.

Стражи молчали, и Неллике усмехнулся…

…Отряд воинов в пурпурных одеждах двинулся дальше по утопающей в тумане улице. Впереди шел предводитель в крылатом шлеме и развевающемся черном плаще за спиной. Один из угрюмых стражей вел на цепи рыдающую баньши – сегодня ей предстояло оплакивать многих; другой тащил оставляющее кровавый след на камнях тело с кинжалом в груди, грубо волоча его за собой на веревке.

Как ни странно, сэру Уильяму тоже не спалось этой ночью. С самого вечера граф Реггерский расположился в личном кабинете своего давнего врага и занимался тем, что с упрямством, достойным лучшего применения, пытался вникнуть в состояние его дел и раскрыть тайные замыслы. Поначалу он изучал свитки и документы, во множестве разбросанные на письменном столе барона, но длинные колонки цифр и отчетов, нудные докладные записки подчиненных и непонятные долговые обязательства очень скоро наскучили Сноббери.

Еще некоторое время он бродил по кабинету, изучая громоздкие шкафы, плотно заставленные фолиантами. Граф даже взял и полистал пару рукописей, но подобное занятие утомило сэра Уильяма еще быстрее, чем чтение документов. Подобно большинству представителей его сословия, он всегда считал, что владение мечом и копьем предпочтительнее владения словом, оставляя все бумажные дела своему ближайшему советнику и придворному чародею Морану. Но сейчас на мага рассчитывать не приходилось – накануне вечером Моран Искряк сослался на головную боль и то, что проводит какой-то важный магический эксперимент (само собой, это оказалось более срочным, чем нужды его сеньора!), и в данный момент был занят. Должно быть, спал себе беспробудно, досматривая девятый сон.

Помянув недобрым словом докучливого мага (вот уж кому не составило бы труда разобраться во всей этой писанине!), Сноббери поднял с полки отложенную кем-то в сторону от остальных книг старую толстую тетрадь с выдавленным змеем на потрепанном кожаном переплете. Золотыми буквами на обложке было выведено: «История славного и древнего рода Бремеров». Бегло перелистав книгу, сэр Уильям поспешил тут же захлопнуть ее – обилие мелкого убористого текста, как обычно, его пугало. Единственное, на что граф обратил внимание, так это остаток неровно вырванной где-то посередине рукописи страницы. Резонно рассудив, что самое важное должно было находиться именно на ней, граф тут же потерял интерес к оставшимся кипам листов и вернул книгу на место.

– У этих Бремеров сам Бансрот ногу сломит, пока что-нибудь стоящее отыщется, – зло проговорил сэр Уильям, усаживаясь в кресло барона.

За окном была уже глубокая ночь, но уходить из Логова Змея с пустыми руками графу совсем не хотелось, и, чтобы занять себя хоть чем-то помимо чтения надоевших бумаг, он принялся шарить по ящикам стола. Поначалу их содержимое разочаровало Сноббери – все те же бумаги, печати, перья и чернила. Но в самом нижнем отделении его подстерегала неслыханная удача – почти полная бутылка сархидского «Шипа Розы», любимого вина барона. Рядом очень кстати нашелся и кубок.

Потирая от нетерпения руки, граф зубами откупорил бутыль и наполнил кубок до краев.

– Ваше здоровье. – Сэр Уильям обернулся и заговорщически подмигнул древнему панно на стене, где было изображено фамильное древо «Славного и древнего рода Бремеров». Терпкая жидкость слегка обожгла горло.

Надо сказать, что обычно пил граф Реггерский много, а пьянел мало. Сам Сноббери винил в подобной несправедливости собственное могучее телосложение – мол, с его пропорциями выпивать надо не меньше сотни бутылок за раз, чтобы хоть как-то опьянеть. Но на самом деле всему виной был его маг и советник Моран, не желающий допустить того, чтобы любезный граф закончил свои дни горьким пьяницей. Вовремя заметив нездоровое пристрастие графа к выпивке, чародей начал разбавлять вино волшебными эликсирами, но затем явно заподозривший что-то граф повадился доставать бутылки не только из своего личного погреба. Тогда Искряк придумал более верное средство – он наложил сложное отрезвляющее заклятие на самого сэра Уильяма, и теперь любое вино, выпитое графом, оказывало на него эффекта не больше, чем самая обычная вода. Конечно, заклятие приходилось частенько обновлять, но Моран всегда был рядом, и Сноббери пока что ни о чем не догадывался.

Обычно пьют, чтобы опьянеть или забыться. Сэр Уильям волей обстоятельств был лишен и того, и другого, поэтому пил он скорее по привычке, превратив этот процесс в некий ритуал. Обязательным элементом сего действа была бутылка вина на столе – верный и надежный собеседник, с которым граф с некоторых пор привык вести задушевные разговоры и делиться переживаниями. Порой в стеклянном образе по вине воображения отражались реальные люди: живые или уже давно мертвые, но всегда готовые выслушать и даже молча кивнуть в ответ. Случалось, он вел так беседы с давно почившими отцом и братом, ругался с женой или высказывал излишне заботливому Морану все то, что не решался сказать тому вслух.

Сегодня в зеленом сархидском стекле отражалось немолодое, подчеркнуто надменное лицо с высоким лбом и прямым носом. Густые брови привычно вздернуты вверх, глаза пренебрежительно сощурены – на Сноббери смотрел не кто иной, как средний и теперь уже единственный брат Бремер. И сэру Уильяму явно было, что сказать своему новому слушателю.

– Не так уж далеко ты от меня и ушел, подлец. – Граф Реггерский едва сдерживался, чтобы не схватить за горло своего давнего врага, лишь четкое осознание нереальности происходящего сейчас останавливало его. – Не так далеко. Хоть и строил всю жизнь свои мерзкие козни.