Салли пожала плечами.

— Вы хотите, чтобы я отвез вас в участок и мы там поговорили? Это более подходящее место для разговора?

— Нет, сэр.

— Тогда говорите правду, хотя бы ради разнообразия.

— Я не хотела, чтобы вы знали, что я заглянула в дела. Это не разрешается, но я зашла в туалет по дороге на второй этаж и посмотрела.

— Почему вы хотели посмотреть эти дела?

— Только дело мистера Мазера. Я считаю его необыкновенным человеком. Я не смогла удержаться.

Маркс не поверил ей. Он знал, что в этом деле не было ничего такого, что могло бы представлять особый интерес.

— Салли, вы кому-нибудь еще показывали личное дело Мазера?

— О, нет, сэр! Никому из тех, кому это не положено. Это правда.

— Кому же вы показали его?

— Следователям из ФБР.

— Так, понятно, — сказал Маркс. Это все меняло. — Когда это было?

— Месяца два назад, кажется, а потом, когда вы стали задавать мне вопросы вчера вечером, то как вы теперь можете осуждать меня за любопытство? — Салли пыталась изобразить саму добродетель.

Маркс остановил ее. Правда, как он понял, всегда удивительно проста и лежит на поверхности, в чем каждый раз убеждаешься, когда наконец узнаешь ее.

— Лучше возвращайтесь на свое рабочее место, чтобы не отвечать за чужое любопытство.

— Мисс Фритчи? О, хуже не придумаешь!

Мисс Фритчи и мисс Кац, думал Маркс, что они делали по вечерам в те часы, когда мисс Келли превращалась в мисс Набакоф?

Когда он вернулся в участок, Анна Руссо вместе с капитаном Редмондом и инспектором Фицджеральдом пытались найти среди фотороботов тот, который был похож на человека, жующего резинку.

Анна неуверенно указала на один из рисунков: — Они все похожи чем-то на него. Мистеру Мазеру будет легче разобраться, я думаю.

— Разве он не приходил? — удивился Маркс. Было половина одиннадцатого.

— Поздно встает, должно быть, — сердито проворчал Фицджеральд. — Или вы недостаточно внушили ему, насколько это важно?

— Тогда я внушу ему это сейчас, — рассердился Маркс. Первой мыслью было отправиться за Мазером в университет.

— Он будет на похоронах, лейтенант. В церкви Св. Джона в одиннадцать часов, — сказала Анна.

Пятнадцать минут спустя Маркс был в церкви. Он не нашел Мазера ни среди родственников, ни в толпе любопытных; он следил за всеми, кто входил в храм. Когда служба подходила к концу, он поискал Мазера в часовнях и приделах, и где только возможно. Наконец он сел на скамью рядом с Луизой Стейнберг. Она не видела Мазера со вчерашнего утра, когда он буквально убежал из дома Бредли.

— Как так убежал? — шепотом спросил Маркс.

— Разрыдался и убежал, — ответила Луиза.

Когда Маркс покидал церковь, у него из головы не шли эти слова. Убежал…

Он связался по телефону с деканом факультета, на котором работал Мазер. После шумного шуршания перебираемых на столе бумаг тот наконец нашел и прочитал Марксу полученную утром телеграмму Мазера.

«Неотложные дела не позволяют мне провести сегодня лекции постараюсь вернуться завтра во второй половине дня.»

Маркс боялся даже думать о том, что скажет Фицджеральд о столь неожиданном повороте событий. Во-первых, упущен таинственный доктор. Теперь вот отъезд Мазера. «Неотложные дела» — это язык Мазера, он сказал бы то же самое, если бы отправился в соседнюю аптеку за аспирином. Маркс распорядился, чтобы два полицейских следили за домом Мазера и послал запрос в ФБР по поводу того, что рассказала ему Салли. Он не собирался получать доступ к документам ФБР, если только интересы расследования того не потребуют, но он считал нужным поставить их в известность. Сам же он должен поскорее узнать все о прошлом Мазера.

Небольшого роста, вся кругленькая, монахиня привела Маркса в приемную ректора колледжа Св. Моники и выразила надежду, что ему здесь будет приятно подождать, пока матушка Амброзия сможет принять его. Маркс поблагодарил ее, заверив, что ему здесь непременно будет хорошо, хотя и сомневался в этом. Комната была красиво обставлена, как он предположил, в стиле одного из Людовиков. Однако Маркс не любил этот стиль. Вот его мать пришла бы в восторг — парча, позолота, стулья, сидя в которых боишься вытянуть ноги. Ему всегда в таких случаях казалось, что королей прославляют их победы в спальнях, а не победы на других поприщах.

Однако за высокими распахнутыми окнами победно шла весна: зеленела трава, расцвели ирисы на клумбах, а кусты сирени гнулись к земле от буйного цветения. Деревья с начавшей распускаться листвой протягивали свои зелено-коричневые ветви к небесам. Маркс обернулся, услышав, как в комнату кто-то вошел. Он мало общался со служителями церкви, но сразу понял, что матушка Амброзия, хорошо осведомлена о мире за стенами своего монастыря, Это была живая, улыбчивая женщина, с которой с первой же минуты ему стало легко и просто.