Еле поднявшись с постели, Татьяна Филипповна покинула дортуар, добралась до собственного ложа, не раздеваясь, повалилась на него и уснула.

Ася в это время не спала. Однако, чтобы понять, что же с ней произошло, надо вернуться к событиям прошедшего дня.

Весь день Ася трудилась не меньше других, даже, если хотите, больше. Ее выбрали старостой одной из артелей, занятых сборами в колонию, а коли ты староста, — носись по дому, спускайся то и дело в вестибюль, выполняй команду: «Уложи сюда! Отнеси туда!» Или: «Сбегай выясни насчет сенников!»

Кто мог подумать, что бывший латинист научится так распоряжаться? С тех пор, как он остриг свои космы и стал членом хозяйственной комиссии, он только и делает, что распоряжается.

Укладываться всегда весело, особенно в компании. Ксения перед завтраком обошла всех и сказала, что если ребята поведут себя организованно, сборы будут точь-в-точь коммунистический субботник. Дом имени Карла и Розы, коли он хочет быть достойным своего имени, должен подхватить почин рабочих — великий почин, по слову Ленина.

Ася старалась вести себя организованно. По дороге в парк — то к пруду, где артель Кати Аристовой начищала посуду, то к сараю, отданному столярной мастерской, — она ни разу не подскочила к сирени, ни одного цветка не понюхала. Неорганизованной она стала из-за Сил Моих Нету; та окликнула Асю, когда ей пришлось пробежать под лазаретными окнами:

— Аська!

— Некогда! Потом…

— Сказать секрет? Не хочешь — не надо.

Что значит «не надо»? Какой-то миг Ася по инерции продолжала свой бег, затем кинула на траву деревянные лопатки, изготовленные мастерской Каравашкина для младших колонистов, и подлетела к одному из раскрытых окон первого этажа.

— Как себя чувствуешь? — осведомилась Ася, не разрешая себе сразу проявить интерес к обещанному секрету. Вдобавок ей было неловко, что она, счастливица, едет завтра в колонию, а Нюша вынуждена остаться в Москве, да еще в лазарете. — Как здоровье?

— Здоровья не купишь! — последовал рассудительный ответ.

Да, Нюшины дела плохи. И сгубила ее не чахотка, не холера, не страшная, объявившаяся в годы войны испанка, а стригущий, или, как выговаривает сама Нюша, стригучий, лишай. Бедняга не подозревала, что у нее на макушке образовалась круглая лысинка; не подозревала и вот — перед самым отъездом в сытные края! — в присутствии доктора стянула с головы платок, чтобы отмахнуться от комаров. Не повезло Нюше… Надо же было, чтобы доктор шел именно по липовой аллее, вблизи которой девочки, постелив на траву одеяло, сражались в камешки!

Этот Яков Абрамович тоже хорош: свою макушку, небось, прикрыл платком с четырьмя узелками, а на чужие заглядывается!

— Тебя не узнать, — говорит Ася. Лазаретное начальство лишило Нюшу привычного в крапинку платка, и она сразу перестала походить на старушку. Своей худой мордочкой и торчащими ушками она скорее смахивает на мышонка. Ася скашивает глаза на смазанный йодом круглый лишай и вежливо осведомляется: — Скоро пройдет?

— Все в руках божьих, — степенно отвечает Нюша и вдруг расплывается в улыбке. — Яков сказал, быстро поставит меня на ноги. «Я, — говорит, — обязан, раз уж задержал тебя на свою голову».

— Чем поставит?

— Кислородом. — Бледные, слабые руки Нюши потянулись к окну, к зелени парка. — И сухарями.

Насчет сухарей верно. Их в поддержку детским домам Москвы собирали дети хлебородных губерний в знак пролетарской солидарности. Сухари прибыли в больших мешках — настоящие, без единого усика колючей шелухи, душистые, словно медовые пряники. На подоконнике перед Нюшей и сейчас лежал один из таких сухарей, обгрызенный с уголков.

— Подумаешь… — Ася приподняла свой локоть, на котором от ранки остался лишь синеватый след. — Когда меня ставили на ноги, я не хвалилась, что это секрет…

— Какой секрет? А-а, секрет… Это другое!

— Ну… Не тяни, Нюшка.

— Можно сделать открытие. Научное.

— Врешь!

— Клянусь! Ей-богу… Честное слово!

— Научное?

— Не упусти случай!

У Аси отнялись руки и ноги. Еще бы!.. Кто из воспитанников Дома имени Карла и Розы не мечтал о научном открытии?

Нистратов твердит на каждом занятии: «Нет большего счастья, как принести пользу народу своим вкладом в науку». И непременно приводит в пример Дарвина и Тимирязева.

Стать мучениками науки захотелось после рассказов про Галилея и Джордано Бруно. Каждому захотелось, каждый ждал, когда ему подвернется случай. Например, как Ньютону, которому, как только он решил открыть закон тяготения, упало в руки румяное, сладкое яблоко…

— Так какой же случай, Нюшка? — неожиданно охрипшим голосом произносит Ася. Она стоит уже не на земле, а на цоколе дома, впившись побелевшими пальцами в подоконник.

Нюша хитро улыбается.

— Девчонки от зависти лопнут! Я буду спать, ты открывать. Они же лезут во сне.