Наркомпросовца сменила очень живая, прямая станом старуха, видно, большая спорщица. Разговор шел о том, какими должны быть буквари для взрослых.

Татьяна, сидя на покойном, обтянутом гобеленом диване, внимательно следила за всем. С той минуты, как она попала в этот кабинет, она со все возраставшим интересом, даже с завистью вбирала в себя дыхание жизни, которую почти не знала, и которая теперь показалась ей такой привлекательной.

Крупская, полуприкрыв лицо рукой, слушала очередного посетителя.

Двери в кабинет распахнулись, и вошла Гущина, Татьяна еле сдержала улыбку: так не вязались энергичные, размашистые жесты, грубошерстная, колом торчащая куртка с хрупким, нежным обликом девушки.

Гущина тряхнула мягкими, коротко подстриженными волосами, поздоровавшись таким образом с Татьяной, а затем по приглашению Крупской села на стул, по-мальчишески закинув ногу на ногу. Спрятав улыбку, Надежда Константиновна рассказала, как осенью, вскоре после съезда РКСМ, группа учащейся молодежи пришла с просьбой использовать их «на фронте коммунистического просвещения масс». Большинству из них Надежда Константиновна посоветовала отдать свои силы детским домам — трудному, неналаженному делу.

— Самый страшный дом достался бедняжке Ксюше…

«Бедняжка Ксюша» вскочила, сунула руки в карманы, всем своим видом показывая, что никому, кроме товарища Крупской, она, товарищ Гущина, не позволит называть себя так по-домашнему.

— Не говорила я, что самый страшный… Отлично справлюсь…

Надежда Константиновна улыбнулась.

— Ты просила совета? Так присядь на диван и поведай товарищу Дедусенко без прикрас о положении в бывшем Анненском.

— Он не Анненский! Я забыла сказать, у вас в прошлое воскресенье митинг был. Мы теперь «Имени Карла и Розы».

— Карла и Розы? — не сразу отозвалась Крупская. — Надо стать достойными этих имен… Хотя, раз ты сумела своих башибузуков созвать на митинг, надежда есть.

— Пока небольшая, — призналась Ксения. — Вместе со мной собралось двенадцать человек. Но вообще-то и протокол есть, честь честью. И портреты достала в райкоме. Такие вот, — она показала пальцами размер портретов, — крошечные. Одна из наших кикимор взялась увеличить…

— Ксюша! Уговорились… Не кикиморы, а преподаватели.

Ксения промолчала, но румянец на мягко очерченных щеках стал ярче. Татьяну удивила сила этого румянца, столь редкого в голодное время.

Крупская склонилась над большим блокнотом, а Ксения, устроившись на диване рядом с Татьяной, стала вполголоса рассказывать о бывшем Анненском институте. «Благородных девиц» там осталось немного, лишь та часть сирот, кого не разобрала по домам родня. Теперь под одним кровом нашли пристанище и институтки, и дети красноармейцев, и вообще самые разные мальчики и девочки, осиротевшие недавно, взятые прямо из дому, а то и подобранные на вокзалах, на рынках, на улице.

Ксения, вскидывая свои тонкие, словно наведенные кисточкой брови, ужасалась «невероятной социальной запущенности вверенного ей коллектива». Она привела случай, происшедший в канун Нового года. Из Средней Азии в адрес детских учреждений Москвы прибыла курага. Детдомовцы чуть не плясали, предвкушая с вечера обед с третьим блюдом, но утром выяснилось, что замоченные на ночь в кухонном котле сушеные фрукты для компота кто-то повыловил все до последней абрикосинки.

— Все вытащили! — забывшись, громко сказала Ксения. — А наша первая обязанность — накормить ребят!

— И одеть! — неожиданно вмешалась Крупская, выразительно взглянув на Ксению. — Расскажи, как ваши дети одеты. Товарищ Дедусенко — швея.

— А-а-а…

Ксения живо изложила, как плохи дела с одеждой. Девочек не устраивает прежнее институтское одеяние: длиннющие платья с китовым усом в талии, со шнуровкой, с короткими рукавчиками под пелеринку. Мальчикам и вовсе худо. Кладовая полна добротной, но нелепой, неудобной одежды.

— Неужели некому руки приложить? — вырвалось у Татьяны.

— Вот в том и беда, — подхватила Надежда Константиновна. — Ох, как нужны добросовестные, умелые руки!

Татьяна поняла Крупскую.

— Нет, нет! Только не я… Я с детьми не сумею… Нет, не берусь.

— Посмотрели бы, кто берется! — возбужденно перебила Ксения. — Идут, лишь бы прокормиться, лишь бы перебыть разруху…

— Ксюша! Опять крайность!.. — Крупская обратилась к Татьяне: — Не умеют взять в руки иглу — вот в чем в данную минуту беда всего персонала.

— Гладью вышивать, пожалуйста! — негодующе ввернула Ксения.

— Не только руки нужны, — как бы про себя проговорила Татьяна. — Тут требуется и голова. Возьмешься — поневоле станешь во все входить. Мимо же не пройдешь… — В ответ на внимательный взгляд Надежды Константиновны она поспешила закончить свою мысль: — Тут надо и педагогом быть. Понимающим человеком. Верно ведь?

— У французов есть пословица, — улыбнулась Надежда Константиновна. — «Крепость, которая ведет переговоры, близка к сдаче».