Он замолчал, а люди ожидающе, доверчиво окружили его еще теснее. Ему хотелось сказать им что-нибудь хорошее, но не было хороших слов, только суровые, тяжелые слова о трудностях, о долге, и он молча улыбался. Улыбаться-то было совершенно нечему, ничего веселого не сказал он людям, а они тоже заулыбались. Хрипло, стеснительно откашливаясь, но продолжая улыбаться, директор закончил:

— Вот… у меня как будто бы все. Рейс понятен?

— Ясно!.. Понятно!.. — загудели дружно люди. А Воронков, переждав шум, сказал отчетливо:

— Задача ясна, товарищ директор!

— Тогда отправляйтесь. Курман Газизович, командуйте! — повернулся директор к Садыкову.

— Минуточку, товарищи! — остановил Воронков шевельнувшихся, шагнувших было людей и, взмахнув по-дирижерски рукой, скомандовал: — Ура!

Люди закричали «ура» весело, взволнованно. Их перебили частые, звонкие удары «вечевого колокола». Так целинники прозвали колесный барабан, подвешенный на «техничке». Частый звон означал: «Водители, по машинам!» Люди, окружавшие начальство, начали торопливо расходиться.

— Батюшки мои! Я корму-то в дорогу забыла купить! — всколыхнулась вдруг Марфа и побежала куда-то в сторону от колонны.

Корчаков захохотал, глядя ей вслед:

— Вот непутевая! С нами же автолавка идет. Вместе с Садыковым он пошел в голову колонны.

— Я долго вспоминала, на кого он похож, наш Егор Парменович, — сказала Квашнина. — Седые пушистые волосы, такие же усы, брови, как зубная щетка, и молодые глаза. Вспоминала, вспоминала и сейчас вспомнила! Вылитый Марк Твэн! Верно, похож?

— Марк Твэн? — переспросил Неуспокоев и секунду подумал. — Нет, по-моему, он похож на человека, который плотно пообедал и выпил двести. Этакий непромокаемый бодрячок!

Он нервно тер пальцами сухой и гладкий, как выточенный из кости, лоб, оглядывая колонну. Около машин царила суматоха, обязательная в последний перед отправлением момент. Тот забыл что-то, этому понадобилось перекладывать в кузове вещи, выкидывая их на землю, третий побежал кому-то что-то сказать, у всех нашлось неотложное дело, и все заметались, забегали.

— Вот теперь я верю, что пришла минута прощаться мне с Ленинградом, — сказал тихо Неуспокоев. — Прощание целинника с Ленинградом! — улыбнулся Чупров. — Исторический момент!

— Момент не исторический, но для одного из целинников, для меня, очень грустный, — серьезно и печально ответил Неуспокоев, с укором глядя на корреспондента. — Не знаю, не знаю, как я буду без Мариинки, без Эрмитажа, без Невского проспекта и невской набережной. И за «Зенит» не придется больше поболеть, — печально улыбался он.

— Вы любите Ленинград? — сочувственно спросил Борис.

— Разве можно его не любить? Господи боже мой, это такой город! «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид!» — взволнованно прочитал Неуспокоев.

— Товарищи, так не хочется расставаться в такую минуту! — возбужденно сказала Шура. — Едемте вместе, в моей санитарке, Николай Владимирович?

— О, с удовольствием! — ласково посмотрел на Квашнину прораб. — У вас не хуже мягкого вагона.

— Остерегайтесь, Александра Карповна, пассажиров мягких вагонов. Погубят! — криво улыбнулся Борис.

— Уже чувствую, что гибну! Ладно, губите дальше несчастную девушку! — припала Шура к груди Неуспокоева, припала в шутку, но всю ее охватило при этом блаженное, томительное безволие, предвестие неизведанного, но страстно ожидаемого, чему она готова отдаться счастливо и покорно.

Неуспокоев понял и коротко, затаенно рассмеялся. Чупров резко повернулся, чтобы уйти.

— Борис Иванович, куда же вы? — остановила его Шура. — Для вас тоже место найдется.

— Для меня «тоже». — Глаза Бориса похолодели. — Спасибо, я лучше на грузовой. Воздух чище! — крикнул он, отбегая.

— Что с ним? На что он обиделся? — расстроенно спросила Шура.

— Вас надо спросить. Вы с ним старые друзья. — И, касаясь губами ее уха, почти целуя, он тихо, но драматично пропел — «И тайно, и злобно кипящая ревность пылает!..»

— Неправда! Зачем так плохо думать о нем?

Шура обиженно отклонилась от Неуспокоева, а он не остановил, только посмотрел потемневшими глазами. И девушка от повелительной этой ласки снова покорилась, улыбнувшись послушно. Неуспокоев взял Шуру под руку и повел ее, все еще оглядывающуюся в сторону Чупрова, к санавтобусу.