— Не темни, Шполянский! — весело ворвался в разговор Мефодин. — Я на целину по своему желанию еду. Я просился на целину. Понимаешь?

— Орел! Энтузиаст, как сказать! — добродушно и словно любуясь Мефодиным сказал Шполянский, но в глазах его было острое. — Ты тэпэр, Вася, масштабный человек. 3 высоких этажей на тэбэ смотрят.

— Не в том суть, браток! — весь светясь радостью, перебил его шофер. — Ты пойми, почувствуй, куда мы едем! На новые чистые земли! Видишь, впереди нас машина идет, Пашки Полупанова? Это колхозник один, по фамилии Крохалев, всей семьей тронулся на целину. Из России тронулся! И все свои хундры-мундры с собой везет. Значит, думает окорениться на целине. А мы что, хуже людей? — улыбался Мефодин, сверкая зубами. Он был переполнен легкой, светлой радостью.

— Младство! Щеня ты, Вася. Не работаешь над собой, як Воронков каже, — прижмурил Шполянский птичьи глаза. — А колы пропадать на той целине нэ за цапову душу, га?

Мефодин так высоко поднял брови, что они скрылись под кудрявой челкой.

— Молчи, Шполянский! Ты мне на нервах не играй, не порть мне веселое настроение! Скажи лучше, зачем ты, базарная душа, на целину потянулся, чего найти там думаешь? Рожу воротишь? Нет, ты отвечай!

— Зараз отвечу. Волюю деньгами наволочку набить. 3 раннего, как сказать, детства мечтаю на деньгах спать, — с таким напряжением сказал Шполянский, что это уже не звучало шуткой. И вдруг посыпал мелкой, пискливой скороговоркой: — Кохана мамуля, я живу дуже хорошо! Мы з Ваней зразу получилы комнату на осемьдэсят два метра, з отоплением, освещением, з ванною, радьо и тэлевизором. Кохана мамуля, мы з Ваней заробылы за дви недили дви тыщи денег и аж два вагона хлиба. Снабжают нас дуже хорошо. Мамо, сэрдэнько, швыдэнько пришлить нам одну посылочку з сухарикамы, а наилепше з мукой и цукером. Целую вас, ваша доця Вера.

Шполянский закатился быстреньким, с частыми всхлипами, смехом.

— Что это такое? — насторожился Чупров.

— Разве нэ чулы по радьо? Письма родным и знакомым з целинных земель. Кажно воскресенье в семь годын по местному часу. То как железо! Якый-нэбудь отображающий товарищ вроде вас цю брэхню насочинял, нэ наче.

— Нехорошо вы говорите, — строго сказал Борис. — Лучше бы вам помолчать.

— Як нэ москаль, то и руками нэ плескай? — подался Шполянский на Бориса волчьим лбом. — Рот затыкаете порядным людям? Га?

Ответить Борис не успел. Шполянский отвалился на спинку сиденья и, уставив глаза в потолок кабины, заунывно запел:

Песню он перебил долгим затяжным зевком. Потом, не глядя на Бориса, сказал:

— Ваше «помолчать» в зубах настряло. Алэ прошел тот час, колы…

снова заныл Шполянский.

Машина резко остановилась. Мефодин зло распахнул дверцу кабины.

— Шо ты, Васька, шо? — испуганно выставил руки Шполянский. — От скаженный! Молчу, молчу!

— Испугался, что из машины выкину? Надо бы тебя!.. Вот так! — Мефодин крепко взял Шполянского за воротник. — Что жмешься? Ладно уж, сиди… — Он встал на подножку и посмотрел вперед. — Опять кто-то застрял.

— А где ночевка будет, не слышали? — спросил Борис.

— На Цыганском дворе будто бы, — ответил шофер.

— Зайдешь на ночевке? — значительно посмотрел на него Шполянский. — Заходь. Чуешь?

— Приказ директора слышал?

— Хо! Прыказ! — засмеялся темным смехом Шполянский. — Падать, так вместях.

— Сволочь ты, Оська, — глухо сказал Мефодин, низко склонившись над рулем.

Борис вылез из кабины, поблагодарил Мефодина и зашагал к голове колонны.

На этот раз встали перед ручьем с низкими заболоченными берегами. По ручью уже бродил кто-то из шоферов, обутый в резиновые сапоги, выдирая ноги из грязи, как аист. Он неожиданно провалился в яму по пояс, и с берега ему весело закричали:

— Есть такое дело! Сто граммов имеешь, Петя! Особо строгим приказом директора пить во время похода было запрещено. Но людям, намокшим при переправах в холодной весенней воде, выдавали профилактические сто граммов. И сейчас на берегу стояла Квашнина с поллитровкой и мензуркой.

— Вы что же это, в ходячий буфет превратились? — засмеялся, подойдя к ней, Чупров.

— Прямо кафе-поплавок! — засмеялась и Шура. — Искупался — и ко мне.

— Тогда попрошу сто и бутерброд с сыром.

— Сначала искупайтесь да машину потолкайте! — Ого! Подорожала нынче водочка! — с шутливым испугом попятился от девушки Борис.

— На меня будете держать! — закричал шофер, бродивший по топи.

А где-то рядом закричал Садыков:

— Давай туда человек двадцать на страховку!

Не двадцать, а больше ребят, на бегу перешучиваясь, спустились к ручью и здесь, на берегу, смалодушничали, остановились. Перед ними была не добродушная российская грязь, а степная грязища, черная, тяжелая, злая, срывающая с ног сапоги и намертво хватающая за колеса. Но закричал задорно чей-то звонкий голос:

— Чего встали? Кишка тонка? Прошвырнемся!