— Нинка заказала шапочку из ондатры, вот в чем вопрос.

Под насмешливыми взглядами водителей он смутился и запыхтел усиленно трубкой.

— За этим сюда и приехал?

— За этим. Из-за этого и родную Каменностровскую автобазу оставил, и квартиру около троллейбусной остановки. Четвертый этаж, лифт, газ и все прочее! — сердито, но с насмешливым огоньком в глазах ответил Вадим.

— Не жалей, Вадя, лифт и газ! Обживем и степь. Будем здесь такие песни петь, что черт зажмурится! Ты Нинку свою сюда зови.

— Погожу, пока песни не начнем петь.

В трактир шумно вошла новая группа водителей, возбужденно переговариваясь усталыми, сердитыми голосами. Среди них был Полупанов, Бармаш, Мефодин, Шполянский и рябой водитель. Борис вошел вслед за ними.

Мефодин и токарь сели в сторонке. Шполянский расстелил на полу свою телогрейку и выложил на нее колбасу, хлеб, яйца. Облупливая яйцо, он вздохнул:

— Бэз ста граммов нэма ниякого настроения кушать. Скажи, как набаловались!

Он выжидательно посмотрел на водителей, но никто не откликнулся.

— Взглянул я на спидометр: оказывается, двести километров мы сегодня прошли! — ворвался в общий шум громкий, веселый голос Полупанова.

— Двести, как одна копеечка, — скромно подтвердил Бармаш.

— Так чего же вы нас, ленинградцев, пугаете? Степь… распутица… поплывут дороги… Мы на фронте и в распутицу так на железку жали, только немецкие километры мелькали да ветровое стекло ветром выгибалось.

— Ай да ну! — восхищенно откликнулся Мефодин. Полупанов покосился в его сторону, помолчал, жуя колбасу, потом сказал твердо:

— Я лично собираюсь завтра в Жангабыле быть. С одной заправочкой до Жангабыла вашего доберусь.

— Ишь как — «до вашего», — снова откликнулся Мефодин. — Значит, Жангабыл только наш, а ты в стороне?

— Не цепляйся, Мефодин, оговорился, — хмуро ответил ленинградец.

— Может, и будем завтра в Жангабыле, а может, и в грязи поплаваем, и поползаем, и на спине под машиной полежим, — тихо, примирительно сказал Бармаш. — Всяко бывает.

— Бывает, Паша, и так, что и мотор по дороге обронишь. Говорят же тебе — степь! Это не чаевые на такси собирать.

— Кто чаевые на такси собирает? — оскорбленно вскинул голову Полупанов.

— Я на такси не ездил, — невинно ответил Мефодин.

— Вот что, Мефодин, — начал подниматься Полупанов.

Бармаш положил успокаивающе руку ему на плечо, но ленинградец стряхнул ее и подошел к Мефодину:

— Вот что, друг. Я на фронте Пинские и Мазурские болота форсировал и ни разу на дифере не сидел. И если посажу я машину здесь, в степи, — кладу права. А ты посадишь — тоже клади. Согласен, степняк?

— Согласен, ленинградец! На! — весело вскочил Мефодин и протянул Полупанову ладонь.

Тот крепко, зло ударил по ней своей ладонью.

— Ой любо, колы козакы от так гарцують! — вскочил и Шполянский и ребром ладони разнял руки спорщиков. — Такэ дило намочить трэба. От она, кохануля! — выхватил он из кармана поллитровку.

Разговоры разом смолкли. Все смотрели на бутылку с алмазно переливающейся жидкостью. Даже тени на стенах перестали шевелиться.

— Где взял? — строго спросил Бармаш. — Запрещено брать в рейс водку.

— Кто ищет, тот всегда найдет! — озорно улыбнулся Мефодин.

— Нэ турбуйся, друже коханый, — ловко ударил в донышко токарь. — Докторша персонально заправила. Медицинськой микстурой, как сказать. Усе бациллы убивает.

— Да ты же в грязь не лазил!

— Боже мий! А прохилактичеськи?

— И здесь блат! — завистливо покачал головой рябой водитель.

Шполянский поднял посудину на уровень глаз, любуясь прозрачностью. И, явно поддразнивая окружающих, ловко раскрутив ее, сделал такой глоток, что сидевший напротив Яшенька охнул:

— Ну и пьет! Как земснаряд!

— Васек, глотай. Будэшь? — протянул Шполянский бутылку Мефодину.

Шофер, ни на кого не глядя, потянулся к посудине, но его остановил Бармаш:

— Это что ж, Васька, его же царствию не будет конца? Ты это… Не пил бы. Ты же у руля. Если ты правильного шоферского засола, не пил бы, а?

Бармаш трудно складывал слова, будто громоздил тяжелые камни или продирался через бурелом. А говоря, опускал стеснительно глаза и смешно втирал что-то большим пальцем правой руки в ладонь левой.