Изнанка мира, понял он внезапно. Я смог бы заглянуть за изнанку мира, только все скрытые там тайны – еще не проявились и потому – совершенно бесполезны для меня. Он хотел вернуться, но смутные фигуры, просвечивавшие сквозь Истинное Слово, будто поймали его на крючок: он почувствовал себя рыбой, которую вываживает рыбак. Рванулся вправо-влево, напрягаясь несуществующим телом, однако ничего не мог поделать: формы и сущности за-словного пространства становились все отчетливей, и каким-то нутряным знанием он понимал, что когда буквы растворяться вовсе – мир навсегда обнимет тьма.

И тогда пришла песня: без слов, без музыки, без мелодии, но такая, что кости превратились в студень, а кокон распался, расплелся, разлетелся, подхваченный песней. Так, наверное, должен был петь страдающий над телом мертвой возлюбленной Левиафан – будто сама тьма получила голос. Песня швырнула Конрада, словно грудью на скалу: мир вывернулся наизнанку, и белое стало черным. Словно на фотографическом негативе всплыло лицо – Конрад смотрел на него и никак не мог вспомнить – чье. А вспомнить – было важно, очень важно, быть может, важнее всего остального. И он бился, бился, бился – словно птица о стекло, а лицо открыло рот и засмеялось: лавина звуков подхватила Конрада и швырнула прямо в спутанные волосы бороды и дальше, глубже, в самую хохочущую глотку. Все небо было испещрено рисунками, и каждый изображал одно и то же: человекоподобную согбенную фигуру в темном плаще с рылом вместо лица и огромными темными глазами. Фигура подняла иссушенную руку с острыми пальцами и провела ногтем по воздуху: там, где она проводила, оставалась сверкающая цепочка знаков, их нужно было запомнить, запомнить все до единого, и Конрад подался вперед, наклонился, пытаясь в затухающем пламени разглядеть и запомнить то, что хотел сообщить ему этот странный субъект.

Подался вперед – и упал головой к камину.

Небо совершило круг и сделалось морем. Конрад глядел, как сине-зеленая волна накатывает на берег и уходит прочь, затирая следы, оставленные кем-то на песке. Он пошевелился и медленно, очень медленно, цепляясь руками и подтягивая непослушные ноги, взгромоздился в кресло, поставленное у самого камина.

Видения «сомки» длились очень недолго в реальном времени, хотя курящий мог заблудиться, состариться и умереть там, в глубинах видений. Тяжело было выходить из просветленного состояния. Руки и ноги немели, не слушались, и потому приходилось раз за разом напоминать себе, как вообще должны двигаться мышцы.

И еще – после хотелось пить. Всегда.

Конрад потянулся к загодя поставленной кружке с пивом, вцепился обеими руками, чтобы не расплескать, и даже не стал подымать к губам: наклонился сам, так было легче. Пиво плеснуло внутрь, словно на раскаленную сковородку – показалось даже, что зашипело, будто на углях, а он никак не мог оторваться: все пил, пил, пил, все заливал сухость, воцарившуюся внутри него.

– Да хватит, хватит, – сказали вдруг за спиной, но сил оборачиваться не было совершенно.

– Ладно, пакуем его, парни, – сказали еще, а потом осталась только темнота.

– …а все дело в том, что праведник Иона – был мертв.

– То есть – как: «мертв»?

– То есть – так. Об этом и в Библии, и в «Пророчествах Ионы» говорится очень прямо, просто никому нет дела. Ну, сам суди: «морскою травою обвита была голова моя» – значит, утоп, брошенный за борт. И говорится еще: «до основания гор я нисшел, земля своими запорами на век заградила меня». Значит – умер и похоронен.

– Что-то ты… Не связывается, нет. А как же кит?

– А в этом-то и тайна. Помнишь о Нимроде?

– Который охотник? Помню. «Сильный зверолов пред Господом» или как-то так.

– Верно. Зверолов, хозяин зверей. А дети его построили Ниневию, город Зверя, понимаешь?

– Не очень. Ну, когда о Звере говорят – это ж об Антихристе?

– Близко.

– Как это – близко? Я ж помню: жена, облаченная в пурпур, Зверь, выходящий из моря. В любой церкви иониты семь раз на неделю о том поют. Да и книгу я видел: «Цыпочки из Ада» – там, значит, бабы решили, что…

– А помнишь, из чьего рода пошел Нимрод?

– Ну?

– Из рода Хама, сына Ноя. А Ной?

– Потомок Адама, чего ж…

– Ага, потомок. Из колена Каинова. А отец его, Ламех, своего прапрапрадеда Каина и убил, за что был наказан. «Если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха – в семьдесят раз всемеро». За пять лет до потопа его – я посчитал – убили, и убийцам отмстилось в семьдесят раз всемеро – потопом. А проклятье – перешло на сына, Ноя. Его ж потому Господь и не утопил со всеми, чтобы не нарушать своего же слова, понимаешь?

– Ты сомки перебрал. Типа человечество – потомки проклятых?

– Именно! Потому – искупление. Церковь о том ведь и говорит, ага? А некоторым – как Ионе – пришлось проповедовать и у мертвых. Хама отец – проклял, отрешил от живых и отослал к мертвым. Потомки его – зверолов Нимрод и его дети – построили Ниневию, город мертвых, куда и отправился Иона. А к мертвым можно попасть, только умерев, – вот Иона и садится на корабль, чтобы его бросили в море, на съеденье киту. То есть он не бежал от приказа Бога, а наоборот – слово в слово его выполнил. Кит – зверь – доставил его к вратам Ниневии, города Зверя. Живут там – трое: Левиафан, Зверь вод, Бегемот, Зверь земли, и Зиз, Зверь воздуха.