В этот же или на следующий день поэт подарил графине Ростопчиной альбом, в который вписал обращенные к ней стихи:

И поставил дату: «Апрель 1841. СПб.»

Вспоминая день прощания с Лермонтовым, Ростопчина откликнулась стихотворением «Пустой альбом», написанным полгода спустя:

В примечании к этому стихотворению Евдокия Ростопчина писала:

«Этот альбом был мне подарен М. Ю. Лермонтовым перед отъездом его на Кавказ… стало быть, перед его смертью. В нем написал он свое стихотворение ко мне: „Я знаю, под одной звездою мы были с вами рождены“»{626}.

Лермонтов уезжал. Уезжал навеки, но этого еще никто не знал. Друзья провожали его, и многим из них запомнилось предчувствие Лермонтовым своей скорой смерти.

Согласно легенде, перед отъездом Лермонтов зашел к знаменитой петербургской гадалке Шарлотте Федоровне Кирхгоф, которая безошибочно предсказала судьбу многим его современникам, в том числе и молодому Пушкину. Михаил Юрьевич спросил гадалку лишь о том, когда он вернется обратно в Петербург. — «Э, милый, да ты никогда не вернешься!», — ответила Кирхгоф.

Лермонтов уезжал на Кавказ с нескрываемым чувством отчаяния и «свинцовую демонскую слезу ронял на свою участь».

Граф В. А. Соллогуб писал: «Предчувствие Лермонтова сбылось: в Петербург он больше не вернулся; но не от черкесской пули умер гениальный юноша, и на русское имя кровавым пятном легла его смерть»{627}.

В 8 часов утра Лермонтов покинул Петербург.

Уже после его отъезда графиня Ростопчина передала бабушке поэта Е. А. Арсеньевой только что вышедший свой сборник «Стихотворения» с надписью: «Михаилу Юрьевичу Лермонтову в знак удивления к его таланту и дружбы искренней к нему самому.

Петербург, 20-е апреля 1841».

В то время подобные знаки внимания и признательности были общепринятыми. Очевидно поэтому, незадолго до отъезда Натальи Николаевны в Михайловское, П. А. Вяземский подарил ей купленный в английском магазине Петербурга изящный зеленый альбом в сафьяновом переплете с тиснением и написал стихотворение по этому поводу, которое называлось: «При подарке альбома».

Позднее в «Записной книжке» князя Вяземского за 1864–1867 гг. появилась помета: «Мои стихи Наталии Николаевне Пушкиной и рукой ее переписанные»{628}.

Итак, истекал последний месяц пребывания Натальи Николаевны в Петербурге накануне отъезда в Михайловское. Ей впервые представилась реальная возможность посетить могилу мужа в Святогорском монастыре. Впереди были сборы и хлопоты переезда, поэтому письмо к брату этого периода носило чисто деловой характер.

Одновременно в Полотняный Завод пришло и письмо от сестры из Сульца.

Екатерина и Дантес (с 1 апреля 1841 г. согласно решению суда г. Кольмара получивший право носить имя и титул барона Геккерна) отправились на воды Верхнего Рейна.

Екатерина Николаевна — Д. Н. Гончарову.

«Сульц, 26 апреля 1841 г.

Я начну свое письмо, дражайший друг, с того, чтобы поблагодарить тебя за хорошее письмо, а твое обещание прислать мне 5000 рублей чрезвычайно меня обрадовало; никогда деньги не были бы более кстати, я просто не знала, к кому обратиться. Длительная болезнь моего мужа, как ты сам хорошо понимаешь, стоила очень дорого. <…> Я тебе тем более благодарна, что прекрасно знаю о плохом состоянии твоих дел, мать мне пишет в последнем письме о новом перезакладе твоих имений. <…>

Я рада была узнать о цветущем здоровье твоих сыновей, надеюсь, что скоро я смогу тебя поздравить с рождением маленькой мадемуазель Гончаровой <…>

Ты, кажется, беспокоишься о здоровье Лизы, надо надеяться, что ее болезненное состояние пройдет после родов, только пусть она будет очень осторожна и не делает никаких глупостей. Право, мои дорогие братья, я не знаю, что вы делаете, чтобы подобным образом разрушать здоровье своих жен, все они постоянно болеют, я полагаю, это мужья виноваты. Поэтому я считаю, что мой является образцом, так как со времени замужества я чувствую себя лучше, чем когда-либо, и только цвету и хорошею.