Шрифт:
В этот день В. А. Жуковский покинул Петербург и выехал в Германию с намерением жениться на дочери «своего друга безрукого Рейтерна», как писала о нем А. О. Смирнова (Россет), имея в виду немецкого художника Герхардта Вильгельма фон Рейтерна (1794–1865), находившегося на русской службе. Невесте [121] было 20 лет, Жуковскому — 58, и, судя по стихам, автор был счастлив, в чем он сам признавался:
121
Сохранился портрет Елизаветы фон Рейтерн, написанный дюссельдорфским художником Зоном в 1840 г., когда она уже была невестой В. А. Жуковского. Отец невесты, Герхардт фон Рейтерн (1794–1865), писал свои акварели левой рукой ввиду увечья. Не раз он портретировал и самого Жуковского.
17 апреля 1841 года наследнику престола великому князю Александру Николаевичу исполнилось 23 года. Так как накануне он женился, то Жуковский, его бессменный воспитатель на протяжении 16 лет, оставил придворную службу.
…Разъезжаясь на лето, прощаясь с Петербургом, его салонами, светские знакомые, приятели и друзья расставались — кто на время, кто на годы, а кто и навсегда…
В этот день Лермонтовым было написано два письма. Одно — бабушке, Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной (1773–1845), в котором он извещал ее о приезде в Ставрополь вместе с «Монго», своим другом и двоюродным дядей по линии матери [122] .
122
Отец Алексея Аркадьевича Столыпина-«Монго» — Аркадий Алексеевич, был родным братом Е. А. Арсеньевой. Помимо них в семье было еще девять детей.
Второе письмо было адресовано Софи Карамзиной с сообщением об отъезде в экспедицию:
«Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и тотчас отправляюсь в экспедицию с Столыпиным Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. <…> Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи — о разврат! Если позволите, я напишу вам их здесь… (Стихотворение „Ожидание“. — Авт.)
Вы можете видеть из этого, какое благотворное влияние оказала на меня весна, чарующая пора, когда по уши тонешь в грязи, а цветов меньше всего. Итак. Я уезжаю вечером; признаюсь вам, что я порядком устал от всех этих путешествий, которым, кажется, суждено длиться вечность…
Я хотел написать… и г-же Смирновой, но… воздерживаюсь»{634}.
14 мая, накануне отъезда в Михайловское, младшему сыну Пушкина Грише, названному «в память одного из своих предков, казненных в смутное время», исполнилось 6 лет.
Наталья Николаевна вместе с детьми и сестрой Александриной отправилась в псковское имение. Большое семейство, сопровождаемое слугами, прачками, горничными да няньками, разместилось в нескольких экипажах. 24 ящика с книгами, в которые была упакована библиотека Александра Сергеевича, заняли шесть подвод. За ними — обоз с вещами, мебелью, словом — «караван», как назвала его Наталья Николаевна.
Путешествие из Петербурга до воспетого Пушкиным дорогого Михайловского заняло пять дней.
П. А. Плетнев — Я. К. Гроту.
«Видел я Карла Брюллова. Никогда не встречаюсь я с ним без горести и досады: видишь его бог знает в каком обществе и в каком туалете. Нет ни в чем и тени принадлежащего столь высокому гению. Боже мой! Как не похож был на него Пушкин!»{635}.
Посещение Михайловского
Семья Поэта приехала в свое псковское имение. В этот день старшей дочери Маше, названной Пушкиным в честь своей любимой бабушки Марии Алексеевны, исполнилось 9 лет.
Наталья Николаевна — Дмитрию Гончарову.
«20 мая. 1841. Михайловское.
Вот мы и приехали в Михайловское, дорогой Дмитрий. Увы, лошадей нет, и мы заключены в нашей хижине, не имея возможности выйти, так как ты знаешь как ленивы твои сестрицы, которые не любят утруждать свои бедные ножки. Ради бога, любезный брат, пришли нам поскорее лошадей, не жди пока Любка оправится, иначе мы рискуем остаться без них на все лето. Таратайка тоже нам будет очень кстати. Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажется, однако, что здесь все идет как бог на душу положит. Говоря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйством. Просматривая счета конторы, я прежде всего поняла, что это имение за четыре года дало чистого дохода только 2600 руб. — Ради бога приезжай мне помочь; при опыте, с твоей помощью я может быть выберусь из этого лабиринта. Дом совершенно обветшал, сад великолепен, окрестности бесподобны — это приятно. Не хватает только лошадей, чтобы нам здесь окончательно понравилось — поэтому, пожалуйста, пришли нам их незамедлительно, а также и деньги. Извини, дорогой брат, за напоминание, но я заняла у кн. Вяземского при отъезде, и это заставляет меня тебе надоедать. А пока прощай. Почта уходит сегодня вечером. Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина. Г-жа Осипова была так любезна одолжить мне свой экипаж. Целую тебя от всего сердца, а также твоих детей. Твою жену целую отдельно, желая ей счастливых родов — и так как я полагаю, она хочет дочь, я ей ее желаю, вопреки твоему желанию, принимая во внимание, что тебе хватит уже двух мальчиков для удовлетворения отцовской гордости. — Прощай душа моя, целую тебя от души, будь здоров и щастлив. Дети тебя и всех твоих целуют нежно и крепко. Сестра также вас всех целует»{636}.
Закончив это письмо, Наталья Николаевна отправилась в Святогорский монастырь к могиле мужа.
Вероятно, там, у стен обители, ее встретил «настоятель, архимандрит, столетний старик отец Геннадий», который поведал ей о том, как ранним зимним утром 6 февраля 1837 года «после заупокойной обедни» состоялось погребение Александра Сергеевича…
Впоследствии на стене южного придела будет установлена мемориальная доска, гласящая: