— Что мне сказать по поводу твоего отсутствия?

— У меня на пять часов назначена встреча с Лоренсом Штейнгардтом.

Штейнгардт был нашим послом в Турции, а вопрос о вступлении Турции в войну на стороне союзников служил в то время темой для бесчисленных догадок. Я спросил отца, принято ли уже какое-нибудь решение по этому вопросу.

— Окончательное решение еще не принято, — ответил он. — Но для меня это вопрос решенный.

Гарри Гопкинс усмехнулся. Видно было, что они уже обсуждали этот вопрос и что кто-то другой возражал против их решения. Нетрудно было также догадаться, что этот другой был английский премьер-министр.

— А твое решение о Турции совершенно секретное, папа?

Отец засмеялся. — Я, кажется, уже говорил о нем всем и каждому, сказал он. — Турция вступит в войну на нашей стороне лишь в том случае, если мы дадим ей очень много вооружения по ленд-лизу. Зачем ей это нужно? Для того, чтобы быть сильной после войны? Уинстон считает необходимым дать ей оружие, чтобы она вступила в войну. Но почему он так считает? Ведь производить поставки Турции значит дать меньше оружия для вторжения в Европу.

— Может быть вступление Турции в войну на нашей стороне явилось бы для Черчилля лишним доводом в пользу того, чтобы ударить по Гитлеру со стороны Средиземного моря? — сказал я.

— Вполне возможно, — сказал отец ироническим тоном.

После завтрака начались «официальные визиты», о которых говорил отец; вилла Кирка при этом выглядела, как центральный вокзал в Нью-Йорке в часы «пик».

Мы организовали нечто вроде конвейера: встречали посетителей в передней, провожали их в гостиную, угощали их папиросами, болтали с ними в течение нескольких минут и затем, в условленное время, по определенному сигналу, провожали их в сад, где сидел отец либо с Гарри, либо со мной, либо со своим адъютантом Уотсоном.

В числе посетителей, явившихся между четвертью третьего и половиной пятого, были: глава канцелярии египетского короля Ахмед Мохаммед Хассеейн-паша; египетский премьер и министр иностранных дел Мустафа Нахас-паша (он представлял его величество короля Фарука I, который недавно расшибся во время автомобильной катастрофы и поэтому не мог явиться лично); его величество греческий король Георг (о нем отец сказал: «Милейший парень, хоть и совершенный болван!»); премьер-министр и министр иностранных дел греческого эмигрантского правительства Эммануэль Цудерос; английский посол в Египте лорд Киллерн; его величество король Югославии Петр (я спросил отца, какое впечатление на него произвел Петр, по-видимому, просивший, чтобы американцы помогли ему удержаться на шатающемся троне; отец был искренне удивлен тем, что кто-нибудь может всерьез интересоваться его мнением о Петре. «Что же можно о нем думать? Ведь это просто мальчик. Все, что он говорит, придумано за него другими»); премьер-министр и министр иностранных дел Югославии Пурич; греческий принц Павел; главнокомандующий английскими силами на Среднем Востоке генерал сэр Генри Мэйтланд Вильсон вместе с главнокомандующим американскими силами на Среднем Востоке генералом Ройсом; командующий английской авиацией на Среднем Востоке главный маршал авиации сэр Шолто Дуглас; командующий английскими военно-морскими силами в районе Леванта адмирал сэр Алджернон Уиллис и командующий английскими войсками в Египте генерал Р. Стоун.

Когда наплыв посетителей спал, мне удалось перемолвиться несколькими словами с Гарри Гопкинсом.

— Насколько я понимаю, снова разгорелся старый спор отца с премьер-министром, — сказал я.

Гарри пожал плечами.

— Да, но в несколько иной обстановке, — ответил он. — Во-первых, теперь наша промышленность заработала по-настоящему. Мы даем танки, суда, орудия. Это новое обстоятельство. Отныне война будет вестись при помощи американской техники и, в основном, американцами. Разве это не меняет дела?

— Еще бы!

— Кто же тут старший партнер и кто младший? — Гарри посмотрел на меня и задумался. — И все же Уинстон знает, что эта конференция происходит на территории Британской империи. Это играет какую-то роль. И вот еще что: эта конференция по своей повестке отличается от всех других. Она посвящена, главным образом, дальневосточным и ближневосточным делам, т. е. речь идет о людях и вопросах, сравнительно новых для американцев, в том числе и для вашего отца. А Черчилль и Иден изучали все тонкости дальневосточных и ближневосточных дел еще с приготовительного класса. Им все это давно знакомо — на этом зиждется их империя.

— Так кто же все-таки старший и кто младший партнер? — спросил я.

— На этот счет можете не беспокоиться, — заверил меня Гарри. — Старший партнер по-прежнему — ваш отец. Но он не торопится. Он хочет еще посмотреть и послушать. Он изучает обстановку, но хозяином по-прежнему остается он.

В половине пятого я сложил с себя обязанность встречи посетителей и отправился выполнять свою новую роль — представлять отца на приеме у супругов Чан Кайши. Явившись на их виллу, расположенную в одной-двух милях от нашей, я обнаружил, что дочь Черчилля Сара выступает там в аналогичной роли — как представительница своего отца. Однако не успел я побеседовать с ней, как г-жа Чан Кайши увела меня и усадила рядом с собою. Она произвела на меня впечатление очень способной актрисы. Минут тридцать с лишним она с большим увлечением поддерживала оживленный разговор и при том все время устраивала так, чтобы этот разговор вращался вокруг моей персоны. Уже много лет никто не удостаивал меня такой искусной лести и не расточал мне таких чар. Она говорила о своей стране, но это послужило ей только поводом к тому, чтобы уговаривать меня приехать после войны в Китай и поселиться там. Не интересуюсь ли я животноводством? В таком случае мне не найти лучшего места, чем Северо-Западный Китай. Расписывая самыми радужными красками, какое состояние может составить себе там энергичный и способный человек, используя труд китайских кули, она вся подавалась вперед, улыбалась мне, соглашаясь со всем, что я говорил, и уверенно опираясь рукой на мое колено. В течение первых нескольких минут я старался убедить себя в том, что эта дама совершенно искренне и чистосердечно поглощена беседой и что у нее нет никаких задних мыслей. Но в ее манере держаться чувствовался какой-то холодный расчет, отнюдь не совместимый с полной искренностью. Я вовсе не думаю, что она придавала моей персоне столь большое значение, чтобы из каких-либо скрытых побуждений пытаться покорить меня и завоевать мою прочную дружбу. Мне просто кажется, что г-же Чан Кайши в разговорах с людьми, особенно с мужчинами, так часто приходилось пускать в ход свои чары и симулировать интерес к собеседнику, что это стало ее второй натурой. И, откровенно говоря, мне не хотелось бы познакомиться с ее подлинной натурой — она, должно быть, ужасна.

Когда она отошла от меня и направилась к другому гостю, я выпил большой стакан виски и стал обходить комнату, беседуя со знакомыми. Вокруг блистали золотом генеральские и адмиральские мундиры; здесь были в полном составе все три союзные миссии, за исключением только их глав. Разговоры сливались в сплошной гул. Меня представили генералиссимусу, который не говорит по-английски, и мы, через переводчика, обменялись несколькими пустыми любезностями. Примерно через час я распрощался и поспешил к отцу. Он в это время еще беседовал с Штейнгардтом; здесь же был один из экспертов государственного департамента по ближневосточным делам Джордж Аллен. Когда я вошел в комнату, они уже собирались уходить.