– Боже ты мой! – Мать прислонилась к стене, чтобы не упасть.

– Здравствуй, мама.

– Боже ты мой!

– Со мной все нормально. Так врачи сказали, всего лишь небольшое сотрясение.

– Сотрясение?! Рентген делали?

– Нет, доктор…

– Немедленно поезжай обратно и заставь их сделать рентген.

– Хорошо.

– Поезжай сию же минуту.

– Хорошо.

– Пойду детей заберу. – Урсула скользнула мимо моей матери в гостиную.

Я живо устремился следом, оставив мать у дверей прижимать ко лбу ладонь, разыгрывая драматическую сцену из немого кино.

Лежа на полу, дети смотрели мультики. Рты разинуты, глаза – по пятаку. Качество тут было совершенно ни при чем. Они с одинаковой увлеченностью смотрели любые телепередачи.

– Халло, киндер, – поздоровалась Урсула. Ноль реакции.

– Халло… киндер! – повторила она и, взяв в руки их куртки, ткнула каждого носком туфли.

– Нны-ы-ы, – ответили они.

Дети продолжали смотреть телевизор, пока Урсула отрывала их от пола и вставляла в куртки.

– Ваш отец сегодня получил новую работу.

Джонатан на секунду перевел на меня взгляд и снова уткнулся в телевизор.

– Тебе пришлось за нее сражаться?

– Нет, не пришлось. Они сказали – если я хочу, то могу взять ее себе.

Одев Джонатана и Питера, Урсула потащила их к выходу. Они не отрывались от экрана, пока их не выволокли за дверь. Тут они хором издали душераздирающий вопль:

– Ну, ма-а-а-а-м!

– Досмотрите в другой раз, когда опять приедете к бабушке, – пообещала Урсула. Ее слова лишь подлили масла в огонь: дети поняли, с какой беспечностью она относится к страшной трагедии в их жизни. Питер, не в силах выдержать страдания, повалился на землю.

– Что тут происходит? – В дверях показалась моя мать.

– Ничего страшного, Мэри, дети просто устали.

– Я не устал, – выл Питер.

– Я тоже не устал, – вторил ему Джонатан.

– Зато я устал. – Подхватив Питера, я понес его к машине, крепко зажав под мышкой.

За мной следовала Урсула с Джонатаном. Мы пристегнули орущих детей ремнями безопасности. Урсуле выпала более легкая задача – Джонатан в основном действовал вербально: стыдил мать, протестуя против жестокой несправедливости. Питер же весь извивался, складывался пополам и пытался выпрыгнуть из машины, используя мои плечи в качестве трамплина. Услышав долгожданный щелчок замка на ремне безопасности, я стремительно обежал машину и плюхнулся на пассажирское сиденье рядом с водителем – Урсула уже давила на газ.

Моя мать помахала нам вслед и крикнула:

– Приедете домой – позвоните, чтобы я знала, что вы не попали в аварию!

– Когда тебе выходить на новую работу? – поинтересовалась Урсула.

Я лежал на кровати, осторожно ощупывая шишак. Казалось, он стал еще внушительнее. Оставалось надеяться, что гематома – явление того же порядка, что и дырка в зубе. Когда трогаешь ее языком, впечатление, что дыра больше самого рта, но в зеркале ее почти не видно. Урсула расхаживала нагишом, собирая грязную одежду в корзину для белья. Она подхватила со стула пару моих трусов и понюхала, чтобы проверить, свежие они или нет. Я люблю наблюдать за ней в такие моменты.

Ой, сейчас вы подумаете, что я извращенец. Ладно, будем считать, что я пошутил.

– В принципе, я ее и так уже выполняю. Практически уже вышел, а что?

– Мне нужен отпуск.

– Чего вдруг?

Урсула перестала собирать белье и молча уставилась на меня.

– Хорошо, – сказал я, – отпуск так отпуск.

– Мы могли бы провести несколько недель в Германии, покататься на лыжах.

– Да! Обожаю рассекать на лыжах… – Я выставил ладонь и стал плавно водить ей из стороны в сторону: – Ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш! (Урсула скорчилась над корзиной для белья.) Ты, никак, смеешься?

– Нет, – пискнула она.

Дом.

Агент, поигрывая ключами, быстро ведет нас по дорожке к чистенькому домику на две семьи на самой окраине города. На пороге соседнего дома стоит женщина и потягивает чай из кружки, озирая сад. На вид ей лет сто восемьдесят семь.

– Доброе утро! – здороваюсь я с улыбкой.

– Дом приехали смотреть?

– Приехали. – Агент нервно теребит ключи.

– Очень милый домик. Дорис за ним хорошо следила, так гордилась своим жилищем. Ужасно досадно, право! Место замечательное, но стоит людям уловить запах мочевины с фермы вон за теми деревьями, как они и слышать ничего не хотят. Глупо. Мне-то, конечно, трудно судить, я потеряла обоняние еще во время немецких бомбежек, но местные вам скажут, что проживешь здесь несколько недель – и перестаешь что-либо замечать. Нам даже смешно становится. К соседям, бывало, приедут гости и говорят: «Боже, что за жуткая вонища?» – а мы им: «Какая вонища?» Мы-то уже привыкли. Иногда ветер подует в другую сторону, так запах совсем не чувствуется. Все начинают принюхиваться, словно чего-то не хватает, потом догадываются. Некоторые соседи уезжают на лето, в самое жаркое время, но это не столько из-за запаха, сколько из-за мух.

– Дверь отпирать? – спрашивает агент.

– Нет, спасибо за хлопоты.

Я решил совершить рейд по шкафу с документами, оставшимися от TCP. В глубине души я понимал: шкаф не стоит трогать примерно год. Логика простая как лом: если протяну целый год, не заглядывая внутрь, значит, без документов TCP и дальше можно обойтись. Затем сорокаминутная уборка и полдюжины мешков для мусора бесповоротно довершат дело. Я знал, что TCP так бы и поступил, но все же не повелся на малодушные советы внутреннего голоса. Не мой это стиль.