Мне всегда кажется, что другие знают много такого, чего я не знаю. Я вечно оказываюсь единственным, кто не смотрел фильм или не читал книгу, о которой говорят все вокруг. Кто угодно, но только не я, знает наизусть таблицу Менделеева, фамилию премьер-министра Италии и год изобретения двигателя внутреннего сгорания. Мое неведение постоянно меня тревожит. Открываешь газету, а в ней – новый раунд переговоров о европейской аграрной политике вкупе с небрежными ссылками на соглашения, достигнутые на прежних встречах, и скупыми ремарками в адрес основных участников. Ясный пень – все это давно обсуждают, всем все известно, я же – ни бум-бум. Чеснок? Какой чеснок? Квоты? Какие квоты? Так что если выбросить содержимое шкафа TCP в мусорный бак, завтра же на каком-нибудь совещании я десять раз об этом пожалею. С этим ощущением я и жил, что другие знают больше, чем я. Странно, однако, что, когда это ощущение подтвердилось, я сильно удивился.

Сначала я попытался разложить содержимое шкафа по кучкам – «стопроцентно мусор», «стопроцентно не мусор» и «черт его разберет». Уже через десять минут стало ясно, что последняя категория – курган по сравнению с кочками двух первых. Слава богу, Полин и Дэвида не было на месте – они ушли на заседание по вопросу закупки ковролина, – и в моем распоряжении был весь офис. Удивительно, сколько приходится занимать пространства, чтобы выиграть немного времени. Мне предстояло решить не только что представляет собой тот или иной документ, но и как он соотносится с другими документами. Даты почти нигде не были проставлены, любой вопрос TCP обозначал как «это». Я ломал голову, чем каждое «это» могло оказаться – проблемой, не терпящей отлагательств, или пустяком, на который плюнуть и растереть.

Эх, если бы я только мог спросить совета у самого TCP. Пару недель назад, когда у меня заломило плечи от постоянного пожимания ими в ответ на расспросы о TCP, я съездил к нему домой. Телефон у него не отвечал целую вечность, на сообщения по электронной почте на его личный адрес реакции никакой, оставалось только самому съездить. Выяснилось, что TCP освободил квартиру. Пока я вдавливал в стену кнопку дверного звонка, подошел жилец сверху.

– Вы к Терри, как я погляжу?

– Да.

– Боюсь, он здесь больше не живет.

– Когда уехал?

– Да уже несколько недель будет. Снялся в один день. Хозяин квартиры спрашивал, нет ли у меня кого на примете, кто бы мог быстро заселиться, обещал подкинуть пару фунтов, если я кого-нибудь найду. Мы вносим квартплату за месяц вперед, у Терри был оплачен почти целый месяц. Найди хозяин по-быстрому новых жильцов, получил бы двойную месячную оплату. Жаль, что я никого не могу порекомендовать. Квартира, кажется, до сих пор пустая стоит.

– Вы не знаете, куда он уехал?

– Без понятия. Хозяину он сказал, что уезжает за границу. Но хозяевам всегда так говорят, верно? Чтобы не приперлись по новому адресу с кучей счетов за коммунальные услуги и жалобами на загаженную ванную.

– Гм.

– Ну, пойду я…

– Спасибо.

Вот оно, значит, как. Когда воскресным утром человек расспрашивает тебя о выдаче преступников, а на следующий день исчезает, невольно задумаешься. Самое тревожное, что задумываться, собственно, было не о чем. Неплохо, конечно, потешить себя мыслью: «Ага! Ребус разгадан до конца, тайна раскрыта. Теперь я разбогатею, и все женщины будут у моих ног», но исходные факты, которые подтвердили бы такой вывод, практически отсутствовали. TCP просто-напросто испарился, даже «У Патрика» никто ничего не знал.

Я не надеялся обнаружить какой-либо ключ к исчезновению TCP в куче бумаг, сваленных в его в шкафу, и, вероятно, именно поэтому он мне попался. Момент был бы исполнен настоящего драматизма, но все испортил сущий пустяк – полное непонимание важности находки. Примерно секунду я щурился на клочок бумаги, потом со вздохом покачал головой и продолжил раскопки. Надо отдать мне должное, я переписал с бумажки дату и цифры – 874440484730 и 100 000 (ГКД), но, глянув на них, никто бы не хлопнул себя по лбу и не закричал: «Вот оно что!» В голове у меня мелькнул вопрос, что за тип этот ГКД, но в компьютерных кругах пресловутые ТБС (трехбуквенные сокращения) кишат как мыши в подполе. Я прекрасно отдавал себе отчет, что сокращение могло оказаться вовсе не инициалами, а каким-нибудь «гиперкиловаттным диодом». Кроме того, «К» нередко используют в бухгалтерской скорописи для обозначения тысяч, ГД может оказаться «гибким диском», получается гибкий диск с тысячами чего-то там… Я не знал, чего именно, да и рабочий день подходил к концу – поздно приниматься за изучение компьютеров. И я отправил бумагу в кучу «черт его разберет».

Тщательная сортировка «документов» продлилась вплоть до первой официальной встречи с Бернардом в должности мукзэпоя. Когда пришло время отправляться, я сгреб все три кучи в одну и запихал обратно в шкаф. Разбор бумаг, на который я угробил все утро, не дал мне ничего нового, разве только я лишний раз убедился в маниакальной увлеченности TCP группой «Мот зе Хупл». [14]

На выходе из офиса я столкнулся с Полин и Дэвидом. Полин стрекотала на ходу, помогая себе жестами:

– Нет, я все-таки думаю, что розовый – очень гостеприимный цвет.

Дэвид наставительно отвечал:

– Гостеприимство в задачу учебного центра не входит.

– Иду на встречу, – бросил я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Бернард глянул на меня из-за стола и, как обычно, грустно улыбнулся:

– Даже не знаю, с чего начинать. Просто начнем, и все.

– Да. Ведь…

– Итак, мы… извините?

– Прошу прощения?

– Что?

– Я попросил прощения.

– Вы что-то хотели сказать?