–  Никогда не забывай, сын, что твой отец - праведник, - сказала мать.

И снова Джон наклонил голову, демонстрируя покорность и смирение. Вообще-то он был не согласен ни с утверждением отца, ни со словами матери, но так было проще - согласиться.

–  Да, папа… Да, мама…

Искренность и еще раз искренность. Умом родители не отличаются, зато подозрительностью - даже очень. Если почувствуют малейшую фальшь, тут же засадят за Библию или заставят несколько часов бить поклоны и читать молитвы. В их секте не принято цацкаться с детьми: возраст не может служить оправданием - отроки такие же рабы Божии и ответственность у них перед Всевышним не меньше, чем у их отцов и матерей.

–  Ладно, иди.

Мать повернулась и вошла в дом. Отец последовал за ней. До вечерней службы было еще три часа, которые, увы, следовало отдать домашним делам - сплошь греховным, естественно.

У Джона тоже было дело. Он завернул за угол и нырнул в кусты. Через минуту Джон был у стены, окружавшей владения - дом и запущенный сад - мистера Хэя.

Эту стену высотой более двух метров отец соорудил несколько лет назад, потратив на нее все имевшиеся у семьи деньги. Каменщики трудились не покладая рук, и к исходу второй недели стена была готова, став еще одним барьером - помимо преград духовных - перед посланцами дьявола. В том, что демоны заполонили мир и в борьбе с ними никакое средство не будет лишним, мистер Хэй не сомневался.

Зато в этом сильно сомневался его сын Джон. Ну зачем дьяволу забредать в эту глушь, в эту йоркширскую деревушку, где сектантов раз в пять больше, чем обычных людей? Зачем нечистому тратить время и силы, когда в любом городе он без проблем найдет тысячи кандидатов на то, чтобы задешево продать свою бессмертную душу? Где логика? Нет логики. И уж тем более наивно предполагать, что демонов может остановить какая-то стена.

Джон прислушался. Тихо… Тогда он поднял ветки, подлез под них и очутился на вытоптанном пятачке. Это было его убежище - единственное место, где он мог позволить себе быть тем, кем он был на самом деле.

–  Привет, - сказал он.
– Ты еще жива?

Кошка была жива. Глаза ее вылезали из орбит, лапы подергивались.

–  Странно, - с удивлением проговорил мальчик.

Кошку он повесил еще вчера, предусмотрительно завязав ей бечевкой пасть, чтобы не мяукала. По его прикидкам, животное должно было испустить дух сегодня к утру, самое позднее - к обеду. А вот поди ж ты, еще дышит!

–  Странно, - повторил Джон, достал и кармана конфету, которую стащил у одноклассника в школе, и отправил ее в рот. Конфета была вкусная.

Он привалился к стене и прикрыл глаза. Под веками было темно, хорошо и спокойно. Так хорошо и так спокойно, что он уснул.

–  Джон, где ты?

Он вздрогнул. Мать…

Затрещали ветки. Джон затравленно огляделся. Кошка! Он схватился за веревку и изо всех сил затянул ее на шее животного. Потом сдернул кошку с ветки, на которой она висела, и спрятал под ящик.

–  Я иду, мама, - крикнул он.

Джон упал на колени и стал лихорадочно рвать траву. Добавил к пучку несколько листьев с кустов и кинулся навстречу матери.

–  Что это у тебя?
– спросила она.

–  Я собирал гербарий.

–  Да?
– Миссис Хэй задумалась. Видимо, она прикидывала, можно ли отнести это занятие к достойным осуждения мирским радостям. Сходу ответить на этот вопрос она не смогла и потому сказала:

–  Пришла соседка. У нее пропала кошка. Ты не видел?

–  Нет.

У Джона Хэя были такие глаза - голубые, искренние, что никто на свете не заподозрил бы его во лжи.

Джон Джордж Хэй никогда и никому не рассказывал, как ему удалось открутиться от армии. Это была его маленькая тайна.

Рожденный в 1909 году, он по всем законам должен был встать под ружье. И - кто знает?
– как тысячи английских солдат сгинуть под Дюнкерком или при высадке в Нормандии. Человек - удобная мишень. Большая. А быть мишенью, а затем хладным трупом у Джона не было желания. Так что пришлось напрячь мозги, поговорить там, потолковать сям, сунуть взятку-другую и восторжествовать в итоге, получив справку о болезни, несовместимой с армейской службой.

Вообще Джон Хэй не любил ворошить свое прошлое, даже ту его часть, которую можно было смело назвать благопристойной. В ней он был среди первых учеников, пел в церковном хоре, во время деревенских праздников ему, аккуратисту и сыну благородного сквайра (пусть несколько помешавшегося на религиозных догматах, но в данном случае это к лучшему), поручали принимать благотворительные взносы. Такое вот примерное детство. Тоска смертная!

Что касается оборотной, скрытой стороны его жизни, тут у Хэя были иные причины, чтобы не тешить себя воспоминаниями. Да, крал у школьных товарищей и крал умеючи, не попадался. Но ведь по мелочи! Да, мошенничал с церковной кассой, только с нее не разживешься! Да, успел провернуть пару афер в колледже, а чем все закончилось? Обман раскрылся, и его, несостоявшегося химика, с треском выгнали на улицу, добро еще, что не посадили в кутузку годков, эдак, на три-четыре. Во всяком случае родители, тут же отрекшиеся от сына, на этом настаивали. По счастью у полиции оказались иные резоны: молодость, первый привод… Его оставили на свободе.