— Анна, милая… — Корф был готов расплакаться, — почему ты прежде не подавала знака, что ты здесь?

— Я так устала, — слабым голосом призналась Анна, — я уже не хотела ничего… Силы оставляли меня. Я не понимала, как я здесь оказалась, я не знала, какой сегодня день и что сейчас — утро или полночь. Отчаяние подавляло меня, и вдруг — этот свет! Я увидела Ивана Ивановича! Он приблизился ко мне, взял за руку и повел по лестнице наверх, из подвала. Он улыбался и говорил мне, что помощь близка. Это он велел мне стучать в дверь…

— Отец! — вскричал Корф. — Отец! Благодарю тебя! В который раз ты спасаешь нас, и теперь, обещаю, мы никогда не расстанемся. Аня, прошу тебя, останься со мной, не прогоняй! Я думал, мое сердце разорвется, если я снова потеряю тебя.

— Я ехала к тебе, — кивнула Анна, — я хотела сказать, что прощаю тебя. Я тоже поняла, что не могу жить без тебя.

— Благодарю тебя, Господи! — страстно прошептал Владимир. — Ты даровал мне прощение, я обещаю Тебе начать новую жизнь.

— Мы вместе начнем ее, ты и я, — улыбнулась Анна. — Я готова следовать за тобой, куда ты скажешь. Веди меня, любимый мой, муж мой…

Похороны Андрея прошли тихо, навеяли еще большую грусть, опустошили души. С родового кладбища семья возвращалась в унынии и холодном отстранении друг от друга. Правда, Соня и Лиза вели мать под руки, но, скорее, из предосторожности — Долгорукая уже второй день была вынуждена принимать прописанное доктором Штерном успокоительное. И потому выглядела вялой и вела себя соответственно — передвигалась медленно, словно вслепую, на ногах держалась нетвердо, постоянно смотрела в сторону, а на лице застыла полуулыбка полнейшего равнодушия.

Репнин из вежливости корректно соблюдал дистанцию, следуя чуть поодаль, чтобы в случае необходимости помочь сестрам Долгоруким, или, что тоже было не исключено, предупредить вспышку неконтролируемого гнева, который уже не раз посещал княгиню Марию Алексеевну. Но Долгорукая вчера впала в прострацию и при прощании не шелохнулась, а вот Лиза и того — хуже — окаменела и, даже встречая незаметное сердечное пожатие руки Михаила, не отвечала на него и замороженно глядела куда-то сквозь людей и предметы. Соня же по молодости лет переносила утрату и легче, и естественней — плакала без стеснения и так жалобно, словно щенок, потерявший любимого хозяина.

Князь Петр давно ушел вперед вместе с Полиной. Он не стал смотреть, как слуги принялись бросать подогретую кострами землю на гроб, — горестно обнял Полину и попросил ее увести его домой. Репнин с ужасом наблюдал, как разом и одинаково хищно повернулись в его сторону головы женщин-Долгоруких, — как будто мать и сестры в едином порыве послали уходящим свое страшное и необратимое проклятие.

Репнин расстроился — смерть Андрея и так оказалась для него довольно сильным ударом, но атмосфера в доме превзошла все его ожидания, подавив своей мрачностью, безысходностью и растущей с каждым днем ненавистью к старшему Долгорукому и его вновь обретенной дочери. Репнин считал подобные настроения неуместными в такой тяжелый час, но не мог повлиять на эту ситуацию — князь Петр сам провоцировал ее. Он вызывающе противопоставлял Полину членам своей семьи и оказывал ей столь предпочтительное внимание, что это задевало даже стороннего наблюдателя — Репнина.

И еще — его обидело отсутствие Наташи. Репнин немедленно после всех этих событий написал ей, но сестра так и не появилась. Хотя, вполне вероятно, что ее задержала и уважительная причина, но — какая? И, если случилось, то — что? В прихожей Аксинья шепотом передала Лизе, что барин желает видеть всех у себя. Кивнув, та попросила Соню отвести мать в кабинет отца, а сама подошла к Репнину и бросилась ему на грудь. Михаил обнял ее и погладил по голове — Лиза была сейчас похожа на маленькую, несчастную девочку, одиноко чувствовавшую себя в чужом и пугающем ее доме.

— Плачь, плачь, родная, — говорил ей Репнин, — не держи горе в себе. Слезами беде не поможешь, но очистишь душу и сбросишь с сердца невозможную тяжесть переживания. А я не покину тебя, буду с тобой, и часть твоей грустной ноши возьму на себя. Только не бойся отдать ее мне — я сильный, не сломаюсь и тебя поддержу…

Неожиданно на пороге появились судья и нотариус. Судья, завидев заплаканную Лизу, смутился и принялся извиняться за вынужденный визит и все бормотал соболезнования. Нотариус прятался за его спиной и лишь тихо поддакивал и согласно кивал головой.

— Все это, конечно, хорошо, — нахмурился Репнин. — Но, Фрол Прокопьевич, что означает ваше появление в этом доме в столь неурочное и недоброе для его обитателей время? Мне казалось, что уже все вопросы решены. Или вы опять получили указания сверху против меня или барона Корфа?

— Я понимаю ваше волнение, князь, — принялся оправдываться судья, — но причина моего прихода не вы и не кто иной, как сам Петр Михайлович. Он послал за мной и просил быть с нотариусом сразу после похорон, дабы подтвердить факт составления нового завещания.