Илана расцепила пальцы:

–  Указ вашего величества распространяется так же на целительство?

Король на мгновение задумался, но твердо ответил:

–  Вне всякого сомнения. Простые люди все равно лечатся у травников и костоправов, а не у храмовых лекарей. Пусть эти люди занимаются своим ремеслом без страха.

Чанг молчал - король решил, и дальнейший спор его только разозлит. Элиан не привык к возражениям. Но боги, что же теперь делать? Неужели король не понимает? Сначала придется подвить волнения в крупных городах, прежде всего, в Суреме. Затем лорды скажут, что их собственных городов этот указ не касается, и сохранят цеха, пока король не заставит их подчиниться, хорошо, если угрозой, плохо, если силой. А что будет после, министр даже боялся себе представить, он мало что понимал в торговых делах. Империю завалят некачественным товаром, пострадает торговля с Кавдном и Ландией, возрастут цены. Да, казна получит средства за счет разрешений, но только на усмирение бунтов потратит больше, чем заработает. Он перегнулся через стол и обратился к Тейвору:

–  Переведите в Сурем войска из ближайших лагерей. Боюсь, что городская стража не справится.

–  В этом нет необходимости, - сухо возразил король, - народ встретит этот указ ликованием.

–  Народное ликование, ваше величество, так же нуждается в рамках, как и народное возмущение.

Глашатай зачитал королевский указ. Главная площадь города взорвалась криками. Одни вопили: "Так им, богачам, кожаным мешкам, и надо! Теперь попляшут!" Другие, носившие кожаные кошели и серебряные пряжки, возражали: "Какое вам, голытьбе, ремесло! Отправляйтесь дерьмо хлебать!" Первые драки начались прямо там, на площади. А к вечеру город был охвачен волнениями, в бедных кварталах начались пожары.

Военачальнику пришлось ввести в Сурем войска, но задержка из-за королевского запрета стоила сотен жизней. А на площади каждый день оглашали новые указы: король отменил реестр запрещенных механизмов, позволил травникам пользовать без храмовой лицензии, а купцам устанавливать цены на товары, не согласуясь с гильдией.

Начались волнения в провинциях - города империи делились на две разновидности. Первая, большая часть, находилась на землях Короны, пользовалась правами самоуправления, как и Сурем, но формально принадлежала лично королю. До возвращения Элиана эта формальность сводилась к налогу в казну в размере одной двадцатой годового дохода. Остальные города были построены на землях лордов, либо за их деньги, как столица Суэрсена Солера, и считались прямыми вассалами своих графов и герцогов.

Как Чанг и предполагал, лорды не спешили вводить на своих землях новые указы короля и отказывались подавлять бунты в королевских городах, не желая вмешиваться в отношения между королем и его вассалами. Законы империи были на их стороне, и далеко не сразу министру удалось убедить упрямцев, что в империи остался только один закон - воля короля. На этот раз ему это удалось - владетельные лорды не были готовы на мятеж, печальная судьба рода Аэллин и Суэрсена, ставшего теперь королевским владением, охлаждала даже самые горячие головы. Но если королю взбредет в голову наделить крестьян землей… об этом господину министру не хотелось даже и думать.

В трактире почтенного Мартиноса в последнее время было немноголюдно. Криворукого замели в рудники, а остаткам его шайки было не до выпивки. А благопристойные граждане в такие беспокойные времена предпочитали пить домашнюю наливку у жениной юбки, а не шататься по трактирам. Указ короля о роспуске цехов подкосил многих. Мартинос тяжело вздохнул, подвигая по стойке очередную кружку своему единственному посетителю. Пожилой мужчина в добротном, но грязном и мятом костюме, залпом выхлебал половину кружки и продолжил жаловаться:

–  Вот и жена пилит, что я пью много, а что еще делать-то? Вот ты мне скажи, что мне теперь делать? Раньше я кто был? Правильно, цеховой мастер Дэнейр, лучший перчаточник в этом городе! А кто лучший перчаточник в Суреме, тот лучший в империи!
– Мартинос послушно кивал, за последнюю неделю он выслушал эту печальную историю уже трижды.
– А теперь я кто, а? Я ж их, голодранцев, всему выучил, что знал, с улицы взял, мастерство в руки дал, десятую долю платил, все как по уставу, отцом родным был! А они? Все мои секреты вызнали и ушли, так даже мастерскую свою напротив моей открыли, и продают по дешевке, все, чтоб меня выжить! Лайковые, дамские, за две монеты! Ну, где это видано!

Мудрый трактирщик продолжал кивать - он уже побывал в новой лавке и купил жене и дочери по пять пар, разноцветных, из тонкой кожи, самых лучших перчаток. Он и старому мастеру сочувствовал - в одиночку тот за тремя своими бывшими подмастерьями не угонится, а сын у него еще мальчишка. Да и цену такую назначить не сможет. А все почему? Потому что по уставу цеха мастером только сын мастера стать может, эти ребята уже по двадцать лет у него в подмастерьях ходили, руку набили, выучились, деньжат отложили, а как только указ вышел - развернулись во всю ширь.

Старому мастеру они зла не желали, тот и впрямь был хорошим человеком, но на одной улице двум перчаточникам не ужиться, и почтенный Мартинос не сомневался, кто проиграет в этой схватке. Мастер Дэнейр разделит судьбу десятков других мастеров из самых разных цехов, в одночасье лишившихся верного куска хлеба. Хуже всего пришлось горшечникам, портным, плотникам - везде, где особых денег на обзаведение не требовалось, только простейший инструмент да мастерство, бывшие вечные подмастерья, пришлые умельцы из других провинций и деревень, просто ушлые ребята с золотыми руками, легко подсиживали стариков.