— А, здравствуй, Вахид! Надежда Николаевна должна прийти скоро. А у себя ее нет?

— Нет! Заходил! — Бородач был каким-то очень активным, ершистым, дерганым; второй, невысокий, полненький, держался тихо.

— Ну подождите здесь, — сказала редакторша. — А что у тебя?

— Работы несу на выставку. Говорили же, сегодня надо. Всю ночь спешил.

Он положил на стол обернутое тряпкой, стал разворачивать.

— Да, познакомьтесь, — вспомнила редакторша. — Вахид, Муслим, — указала на бородача и его спутника, затем назвала меня, прибавила, что я “журналист из московской газеты”.

— Хорошо, — мельком отреагировал Вахид; все его внимание было обращено на то, что он принес.

Под тряпкой оказались дощечки с выжиганием. Какой-то горный пейзаж, домики на склоне, водопад, портрет молодого парня в форме десантника, вертолет с выпрыгивающими из него солдатами…

— Прекра-асно! — сопровождала редакторша появление каждой картинки. — Прекрасно, Вахид! — Брала дощечку, разглядывала и клала на стол. — Ты прямо настоящий художник!

Я тоже на всякий случай одобрительно помыкивал. Работы и в самом деле были неплохие, хотя и не настолько искусные, чтобы вешать их дома на стену…

Помявшись возле стола, вышел на улицу. Было почти жарко, зеленели деревья, ярко светило солнце. Такая погода в Москве устанавливалась обычно в середине мая, а здесь в конце апреля лето совсем…

— Ну-ка пошли отсюда! — раздался злобный крик. — Домой! Домой!

Голос показался знакомым; я выглянул из-за угла дома. Увидел — глава района гонит по проезжей части двух телят. После каждого его замаха телята отбегали на пару метров и останавливались, склоняли головы к траве на обочине.

— Пошли! Домой!

Глава заметил меня, на его лице мелькнуло смущение. И он стал объяснять:

— Все улицы загадили. Взрослых в стадо отдают, а молодняк так вот гуляет целыми днями… Платить пастуху не хотят, и плевать им…

— Да, да, — поддержал его. — Правильно, Алексей Сергеевич. — И поскорее пошел обратно в редакцию; тоже чувствовал смущение, будто увидел нечто не для чужих глаз.

Но на крыльце остановился. Присоединяться опять к разглядыванию картинок не хотелось… Может, попрощаться и пойти пешком в мотель? Кажется, недалеко, да и день, светло, не должны зарезать… Снять пиджак, засесть в кабинетике, хорошенько выпить, съесть кусок мяса (но только не шашлык этот ханский), лечь и выспаться… Еще ведь завтра здесь целый день… В общем-то, все уже ясно, материала для статьи предостаточно… Надо было на два дня приезжать.

Стал прохаживаться по траве. Достал мобильный, пощелкал кнопки зачем-то. На дисплее поочередно появлялись “Звонки”, “Контакты”, “Настройки”, “Галерея”… Вспомнил, что Полине сегодня не звонил. И не хотелось. Сунул телефон обратно в карман.

Шаги по доскам пола. Из дома вышли бородач и толстенький.

— Друг, ты из Москвы правда? — спросил активный; был он и страшный, и в то же время чем-то симпатичный. Так же, наверное, страшны и симпатичны волки, другие хищники. Не знаю…

— Да, из Москвы.

— Пива хочешь пить?

Улыбнувшись по возможности добродушней, я отрицательно помотал головой:

— Не могу сейчас, к сожалению. Работа.

Бородач, внимательно выслушав, достал из кармана сторублевку, обернулся к стоящему за ним толстячку:

— Муслим, на деньги, купи пива. Три! Семерка “Балтика” знаешь?

— Ну. — Тот побрел куда-то.

Закурив, бородач спросил:

— А какое дело приехал решать? Или так — про село пишешь?

— Да так… — Я сомневался, стоит ли ему рассказывать — могло оказаться небезопасным; но все же ответил: — Насчет церкви… Строительства то есть рядом.

— А-а, — закивал он, — это целая война у нас. Ругаются, суды проходят. Газимагомедова зря, ясно, уперлась, но и Чепелов тоже…

— Что он?

— Ну, жесткий слишком мужик. Нельзя так. Договориться можно всегда, а он прямо танком.

Появился толстенький с тремя бутылками пива. Бородач радостно выхватил одну, открыл зубами, протянул мне:

— Выпей, друг. Хорошее пиво.

Я взял:

— Спасибо… И как он, танком?

— Ну как… Вот смотри, мне зеленку на дом уже год не дает. А почему?..

— А что такое зеленка? — в свою очередь спросил я.

— Это на строительство разрешение, — неожиданно на хорошем русском объяснил толстячок.

Вахид шумно отхлебнул “Балтики”, затянулся сигаретой:

— И вот не дает строить. Потому что я нерусский. И место есть, и все. А разрешения не дает. А я в девяносто девятом на Хаттаба ходил, вахов ненавижу, хоть, — хохотнул, — хоть и зовут похоже. Ненавижу! — Тут же зло скривился. — А он меня в них записал.

— Извините, — чувствуя, что реальность разрушается, промямлил я, — каких вахов?