Голос у нее был не очень-то злой, даже домашний. Красноармейцы, поглядывая на своего, ни с того ни с сего свалившегося товарища, без особой охоты развернулись к разбитой платформе.

– Ползком, – окликнула Катерина. – Зря жопы не подставлять, сознательнее, товарищи.

Ползала Катя, как будто полжизни в пластунах прослужила. Пашка с трудом поспевал. Комиссар с командиром ремонтников лежал в воронке среди развороченных шпал. Рядом залегли бойцы, пулеметчик возился с «Шошем». Впереди, у рельсов, выцветшими холмиками виднелись убитые ремонтники.

– Так. Кто приказал? – комиссар обернулся к сползшим в воронку гостям, неторопливо поднял «наган».

– Старшая опергруппы Мезина прибыла в ваше распоряжение, – доложила Катя, игнорируя направленный «наган». – Вагончик наш зацепило, курятник по шву пошел. Товарищ охранник ранен, на месте остался. Какие указания будут, товарищ комиссар?

– Марш обратно под арест. Я тебе, барышня, и на том свете не поверю. Оружие сдайте немедленно.

– Мы, товарищ комиссар, и драпануть могли, – Катерина с вызовом смотрела на комиссара. – Прикажете безоружными конца данной войны ждать?

– Перестаньте, комиссар, – сказал человек с окровавленной щекой, лежащий по другую сторону расщепленной шпалы, – Пашка с трудом узнал генерала Хомова. – Что вы к девице прицепились? Не наша она, даю слово. Да и есть ли смысл сейчас разбираться?

Разговор прервался, все дружно пригнулись – свистели, приближаясь, гаубичные снаряды. Громыхнуло.

– Мимо, – сказал, оглядываясь, командир ремонтников. – Но рано или поздно накроют. Что делаем, товарищ комиссар?

– Атакуем, товарищи. Собирайте всех, кто не занят, – с высоты гадов собьем и пути исправим. Здесь мы ничего не вылежим, – Хван рубанул воздух короткой ладонью. – Я бойцов лично поведу. Собьем с холма – считай, дело сделано.

– Храбро умереть желаете? – ехидно поинтересовался генерал Хомов, утирая кровь из распоротой щеки. – Мне товарищей красноармейцев не слишком жалко, но позвольте указать, что атаковать в лоб высоту, да под огнем с тыла, есть явная нелепость и безрассудство. Танки – это вам, господа, не десяток хуторян с обрезами. В спину положат всех.

– Вы, генерал, своими расчетами тут не козыряйте. Если нужно, мы на этот холм без выстрелов пойдем…

Пашка обреченно слушал препирательства. Ситуация аховая – «Троцкий» окружен, помощи ждать неоткуда. Ловушку устроили те части беляков, что не подчинились приказу о перемирии и пошли за Слащевым. О маршруте следования «Борца за свободу товарища Троцкого» узнать было нетрудно – даже в газетах о дипломатическом рейде писали. Место для блокады бронепоезда выбрано с умом. Холм слишком крут – башенные орудия вести огонь по вершине не могут: угла возвышения не хватает. Ремонтировать пути никакой возможности – засевшие на высотах стрелки при поддержке трех пулеметов бьют на выбор всех, кто пытается заняться рельсами. Гаубичная батарея, расположившаяся верстах в трех от железной дороги, неторопливо разбивает бронепоезд. И еще танки, две или три машины, ползают вдоль выхода из лощины, оставаясь в мертвой зоне орудий «Троцкого», безнаказанно обстреливают бронеплощадки и, осыпаемые бешеным пулеметным огнем, отползают обратно в пологую балку. Пока по паровозам стараются не бить – для себя берегут, трофеи уже подсчитывают. Что будет дальше, из разговора начальства вполне понятно, – к вечеру пехота с холма атакует раздолбанный бронепоезд, возьмут если не голыми руками, то без особых усилий. Не предназначен «Товарищ Троцкий» для боя в одиночестве. Еще хорошо, что слащевцев не все части поддержали – стрелков у них маловато, кавалерии вовсе нет.

Пашка понимал – порешат слащевцы всех. И своих не пожалеют. Если приказу командования беляки не подчинились – генерал Хомов для них еще один предатель, с большевиками снюхавшийся. Хана тебе, товарищ Зверенко, рядом с генералом шлепнут. Оно, конечно, лестно, но…

Больше всего доставали гаубицы – свист снарядов так цеплял за сердце, что после разрыва хотелось встать в рост и пойти на холм – пусть беляков там не разглядишь. Лучше пулю в грудь схлопотать, чем твои кишки по колючей траве на сто шагов раскидает. И бьют ведь, гады, аккуратно, как по хронометру. Да еще пить страшно хочется, словно сутки капли во рту не было.

Когда командирша изловчилась вклинилась в командный разговор и что ляпнула, Пашка не уследил.

– Что значит «блокировать»? Танки – это вам, мадемуазель, не черепаха, хотя и некоторое сходство имеют, – поморщился генерал.

– Прекрасно понимаю, ваше превосходительство, – Катерина больше смотрела на комиссара. – Один подобьем – им маневрировать трудно будет, лощина там не такая уж широкая. Я, товарищ комиссар, наблюдала, как танки жгут. С видимостью на танках не очень, подслеповаты машины. Разрешите попробовать, товарищ комиссар? Что нам терять, а?

Все-таки хитро она момент ловит. Умеет ведь обходительность проявить. Пашке, с одной стороны, было обидно, тобой-то Катерина без дипломатических изысков командовала, с другой стороны, вот она, коварная командирша – с хвоста изящно заходит.

И ведь убедила. Следующие полчаса Пашка как наскипидаренный ползал под вагонами. Готовились – керосин в бутылки заливали, гранаты связывали, две группы пластунов-подрывников формировали, вместе с пулеметчиками цели наметили. О гаубичном посвисте даже как-то забылось, и даже когда близкий разрыв изрешетил хвостовую бронеплощадку, особо внимание обращать было некогда.

Полз Пашка сразу за командиршей. Бережно передвигал позвякивающий вещмешок. Следом волок пулемет Герман. Прапора Катерина, похоже, не очень-то хотела брать, да все же не отказала в чести помереть славно. Правильно – пусть и не силен ваше благородие, зато сто раз проверенный. Следом полз штабс-капитан из генеральской команды. Этот как репей увязался – мол, лучший в гренадерском полку по метанию гранаты, извольте проверить. Знаем мы таких гранатометчиков – небось, зеленые глаза Катерины приглянулись. Впрочем, полз отягощенный тяжелым мешком штабс-капитан ловко – видно, и впрямь кое-что умел. Следом двигались двое красноармейцев, одного Пашка знал – из ремонтников, у человека час назад товарища убили.