Будет больно самой. Наверно, очень больно. Хотя боль эту и не сравнить со всем тем, что передумано, пережито, выстрадано, и все же боль эта может сделать ее несчастней. Оборвутся все надежды… Так она, сама не заметив, убедила себя, что их жизнь, ее и Василия, уже не соединима в одну, общую.

Василий, похоже, понял, о чем она думала, и тихо, боясь ответа ее, спросил:

— Как же теперь, Оля, быть нам? Ты уж решай. Твое право.

Она ответила сразу:

— Что ж тут решать? Жизнь без нас распорядилась нами.

Ждал ли он не таких, других ее слов или не понял ее мысль — почему же он молчит? Ему тяжко?

И вдруг она сама себе показалась противной — до чего бездумно ответила Василию! Вряд ли он за минуту до этого представлял, что она скажет такие ледящие слова.

Ольга начала корить себя: почему она так легко уступила мужа другой, отнявшей его у семьи? А сын? Он же не маленький. Он, может, совсем не такой бесчувственный, как его мать, и будет биться за право на отца… Не так, неладно вышло… «Но ты-то хоть не молчи! — в душе крикнула она Василию. — Скажи что-нибудь!»

И он сказал:

— Оля, родная… Значит, для того мы с тобой и искали друг друга… для того и встретились сегодня… чтобы снова разлучиться?.. На всю жизнь разлучиться…

Самые обидные, самые злые слова не ударили бы ее так в сердце, как эти, как взгляд его с печальным укором. И она, отчаявшись, заговорила резко:

— Искали, да плохо, Васенька! Ты меня спрашивал, теперь я тебя спрошу. Мы виноваты, что так все вышло?! Ты виноват?! Виновата я?! Кого винить? Кого судить?.. Ладно мы-то. А дети?..

— Не горячись, Оля, — остановил он. — Я же все понимаю. Прошу — не обижай ее только… Настю… Увидишь, она же…

Ольга, кажется, уже увидела ее. У соседней скамейки стояла женщина, в белом платье не то синего, не то черного крупного гороха и мрачно глядела на них.

— Беременная? — досказала за Василия Ольга.

Он, перехватив взгляд ее, полуобернулся и увидел Настю…

Торопливо миновав свою улицу и завидя впереди корпус мужниного завода, она опомнилась: «Зачем я иду унижаться перед его бывшей женой?» Мысленно назвав Ольгу бывшей, Настя тотчас поправила себя: «Нельзя нас делить на бывшую и настоящую. Обе мы — жены. Первая и вторая». И от такого простого, не в свою пользу открытия ей сразу стало не по себе. Она, казалось, потеряла власть над своими мыслями, и они повели ее, куда им заблагорассудилось.

До завода было еще далековато, и думы успели вселить в душу Насти отчаяние. Она до предельной ясности поняла: Василий уйдет к Ольге. Она же знала, как он любил Ольгу, как все эти годы мучился неизвестностью, какой-то странной, непонятной надеждой встретить ее.

Верно, Василий ничего не утаил от Насти. В первые же дни их знакомства он ей рассказал, какая хорошая была у него жена. И Настя никогда потом не пыталась умалять вознесенных до небес достоинств Ольги. Она лишь про себя, и то не сразу, постепенно, с годами, начала ревновать его к этой далекой, неживой уже, Ольге. Настя даже сына родила в неподходящее время, чтобы успокоить, привязать к себе Василия. Но и тут он не преминул вспомнить свою Ольгу: потому-де назвал сынишку Александром, что они с женой выбрали это имя для своего первого ребенка.

— А если бы дочь родилась? — спросила тогда Настя. — И ей было заготовлено у вас имя?

— Нет, — ответил он, — мы ждали только сына. А если б у нас с тобой появилась дочь, мы назвали бы ее — знаешь как? — Ольгой… Оленькой…

Они чуть не поссорились.

Василий понял, что Насте не очень-то приятно слушать его воспоминания, и стал реже говорить вслух об Ольге, об их жизни вместе, хотя думал о ней по-прежнему много и нежно. И Настя догадывалась, часто ловила его за грустными раздумьями…

Смена Василия уже закончила работу. Настя была уверена, что Ольга нашла его и они вдвоем-беседуют где-то неподалеку от завода, должно быть, в сквере. Когда оставалось пройти еще метров сто до поворота в сквер, она заробела: невыгодно ей, беременной, с пятнистым лицом, появляться перед Василием рядом с его Ольгой. И одета неважно… А вдруг они покажутся сейчас вон там, впереди, и пойдут ей навстречу! Настя кинулась обратно, свернула в тесную улочку, чтобы выйти к скверу незамеченной, с другого угла.

Шла по солнечной стороне. Вдоль тротуара выстроились молоденькие клены. Ветер неслышно шевелил их резные листья. Под ногами наискосок лежали кружевные тени. Во многих домах были распахнуты окна. Впереди слышалась знакомая и такая спокойная музыка, что Настя на несколько минут забыла про свое горе, внезапно подкараулившее ее.

Но вот музыка оборвалась, набежало на солнце облако, затуманило его. Этого было достаточно, чтобы к Насте вернулось прежнее дурное настроение. И совсем она потеряла душевный покой, когда оказалась в сквере и увидела Василия и Ольгу, сидящих на скамейке глаза в глаза. Ноги перестали слушаться. Она еле дошла до ближней скамейки. Хотела сесть и не села. «Пускай видит та». И та действительно сразу увидела ее. Сказала что-то Василию. Он оглянулся и тоже увидел. А у Насти свое на уме: «Смотрите, смотрите — пришла, не струсила!»