Полину встретил на следующий день во дворе казармы. Не спросив, он ли подобрал оброненную варежку, сердито накинулась:

— Что вы разыгрываете меня, как девчонку-школьницу?! Зазвать за тридевять земель, а самому не явиться… Оч-чень красиво! Если пурги побоялись, могли бы передать через моего брата.

Петр стоял ровно оглушенный: не оправдывался, ни слова не говорил, только краснел.

— Что ж вы молчите?

Он чуть улыбнулся.

— Давайте хоть варежку. Видите, в чем приходится форсить. — Она хлопнула большими, не по руке, защитного цвета солдатскими трехпалыми рукавицами.

— Пожалуйста, вот она… — произнес наконец Петр, вынув из кармана желтую варежку.

Взяла и даже не поблагодарила.

После, должно быть, совесть мучила. И когда через несколько дней, возвращаясь с дежурства, увидела Петра на лыжах, крикнула:

— Вы не к трем березам направились?!

Петр сначала оторопел, — уж не насмешка ли? — уставился на Полину. Она уловила его замешательство, подошла, спросила:

— Верно, не на Красную горку?

Что-то хорошее, теплое ворохнулось в сердце Агашина, но ответил суховато:

— Куда понесут лыжи…

— Возьмете меня? А?

— Идемте. Вдвоем веселее.

— Подождете?.. Я мигом. Хотя, знаете… шагайте тихонько. Догоню!

Она появилась в знакомом голубом костюме и желтых варежках. Петр сошел с лыжни.

— Мне — вперед? — кивнула на лыжню. — Тогда держитесь!

Они быстро домчали до Красной горки.

— Вы не догадываетесь, почему я напросилась с вами?.. Чтобы извиниться за те обидные слова, что тогда наговорила, и за те, что вот тут, — Полина воткнула в снег палки, — на этом самом месте, сказала без вас одна — тоже по вашему адресу, когда вы… обманули, не пришли… Не оправдывайтесь, знаю-знаю — не пустили. Ух, какая сердитая тогда была!.. А теперь, Петя, прошу прощения.

— И я тоже… за обман. — Он смотрел в глаза Полины и краснел.

— А вы очень обиделись? Ведь так бессовестно я накинулась!

— Не знаю. Просто грустно как-то стало, — признался он.

— Сейчас все пройдет! Вниз? Да?

— А если я кубарем?

Обернулась на ходу через плечо:

— Хоть похохочу! Догоняйте!..

Снежный вихрь обдал Петра, ринувшегося следом за отчаянной лыжницей. Что это, крылья, что ли, вдруг выросли у него? Хмельная радость распирала грудь. Обогнать! Заглянуть в глаза!.. И он обогнал.

— Вы смело ходите, — сказала Полина, когда они «елочкой» взбирались в гору. — Вы вообще лучше, наверное, чем… — Она замялась и секунду подыскивала слова, — чем хотите казаться. Вы из деревни?

— Да. Из совхоза, вернее.

— Сельские ребята, мне кажется, проще, добрее.

— Почему? Всякие бывают. А вы в городе жили?

— В городе. Но родилась в деревне. Мы с братом и детдомах воспитывались. В войну осиротели. Иван меня и разыскал-то лишь три года назад… Целая повесть. Грустная. Очень… — И должно быть, желая сменить тему разговора, Полина кивнула на березы: — Какая красота! Просто маленький ансамбль «Березка». Будто хоровод ведут — держатся друг за дружку.

«А ты — еще одна, под стать им», — нежно подумал Петр.

Они снова помчали вниз. Петр, то притормаживая, то давая волю лыжам, старался быть рядом с Полиной. В лицо хлестал упругий ветер. И для Агашина не было на свете ничего отраднее этого озорного звонкого ветра.

Петр выбрал место в зале не очень близко к сцене, но и не так далеко от нее. И только сел, как услышал рядом голос Рязанова:

— Я к тебе, Петро.

— Садись. Здесь удобно, — ответил тот. Гоша уселся, положил на колени сверток.

— Вот, — побарабанил по нему пальцами, — сегодня вручу Полинке в честь женского дня. Ценная книга. «Домоводство»! Пригодится в будущем.

Петр усмехнулся:

— Не рано ли заботишься о домоводстве?

— Я человек дела. Полина удивится — оригинальный подарок. — Помолчал, спросил: — Ты, говорят, выступаешь сегодня?

— Решил набраться храбрости.

— А что, молодец. Мне вот не придется — нога, понимаешь…

— А то снова бы чечетку?

— Во-первых, что такое «снова»? Во-вторых, не чечетка, а ритмичный вальс. Это же искусство! Различать надо.

— Извини.

— Пожалуйста… Жаль, нога подвела.

Лучше бы он уж не напоминал о своей ноге! Неприятный осадок от вчерашнего происшествия все еще не прошел у Петра. Смешно и грустно.

Седьмого днем пятеро комсомольцев с батареи вышли на лыжах в соседний колхоз «Искорцево». Вроде агитбригады: поздравить женщин с праздником, дать маленький концерт.

Возвращались ночью. Пуржило. В километре от городка Рязанов отстал. Подождали — не идет, кричали — не откликается. Вернулись. След замело. Пришли в городок без него. Думали: не схитрил ли, не появился ли раньше всех? Нет, не слышно. Кто пожалел, кто побранил его — и снова встали солдаты на лыжи. Пошел с ними и Агашин.