По следам бездомных Аонид : Вторая тетрадь стихов
вернуться

Новосадов Борис Христианович
Шрифт:

«Еще не персть, еще не горсть костей…»

Еще не персть, еще не горсть костей, А человек, волнуемый судьбою, И плоть моя — ристалище страстей, Враждующих еще между собою. И пусть на счастье я не обречен. И пусть мои минуют всуе годы, Но я уже Каменами крещен, И я приемлю дольные невзгоды. И я вкушаю вольные грехи, Которые душе моей любезны, А перед смертию я сотворю стихи О прелести сей жизни поднебесной. 1936

«Не новизна, а власть веков минувших…»

Не новизна, а власть веков минувших Прельщает обреченные умы, И нас, к земному изобилью льнувших, Настигнет холод царственной зимы. И мы, глашатаи сердечного цветенья, Приемлем этот величавый тлен, И внимем обольстительному пенью В пучинах замирающих сирен. И мы, согретые последними лучами Уже потухших некогда миров, Волнуем беспокойными мечтами Угрюмо леденеющую кровь. И жизни нашей неуютноликой, Свидетельствуя медленный заход, По наши неразборчивые клики Рождается суровый Новый Год. 1938

«Мы на земле глухи и близоруки…»

Мы на земле глухи и близоруки, Сокрытые во тьме своей тщеты, И погруженные в томительные муки Творенья искупительной мечты. И исчезают многие бесследно Из капища державных Аонид, Но кто-нибудь беспомощный и бледный В столетиях грядущих прогремит. Приемлет он причастье тайн чудесных И созидаться станет чрез сие Из смерда малодушного — кудесник, Из жизни суетной — святое житие. 1937

«Чудак уже нигде не милый…»

Чудак уже нигде не милый, Я прозябаю как-нибудь, И только думою унылой Дано мне юность помянуть. И, вольным странником кочуя По чуждым весям, я пою, Но если я душой почую, Что сковывают песнь мою, Меня кручина на смерть ранит И лира тихо отзвенит, И с нею в сон последний канет Бездомный данник Аонид. 1937

«Да, грешен я, но нет святых на свете…»

Да, грешен я, но нет святых на свете, И только человек, познавший стыд и страх, Достоин жить и в памяти столетий, И в думах ближнего, и в книгах, и в стихах. Нельзя не внять волнению земному, Нельзя не гибнуть в недрах суеты, Нельзя не знать, что нет для дерзких дома, Нельзя не рвать запретные цветы. И надо жить без лавр и без оваций, И слушаться лишь самого себя, И падать надо, надо разбиваться, И ненавидя мир сей, и любя. И надо сознавать, что неизбежно Постигнет нас забвенье, наконец, И лишь искусству посвящать прилежно Горение встревоженных сердец. 1937

«Нет для дерзающих свободы…»

Нет для дерзающих свободы Ни при царе, ни при вожде И одинаковы везде Мещанствующие народы. Всегда и в каждом мирном стане, Внушая черни злобный страх, Живут в восторженных сердцах Неотразимые мечтанья. И есть бессмертие лишь в этом Немолчном зове бытия: Ценою крови честь сия, Дана пророкам и поэтам. 1936

«Молчать, не замышляя мести…»

Молчать, не замышляя мести, Своей гордыни не щадя, Не славя ни хулой, ни лестью Деяний черни и вождя; Пускай их лица злы и жадны, Их пальцы сжаты в кулаки, Пускай волною беспощадной Нахлынут ихние полки… Молчать! Приять и срам, и муку, А сердце кроткое сберечь, Чтоб сыну передать иль внуку Меч Духа — праведную речь. 1935

«В пятом году — рабочих…»

В пятом году — рабочих, В семнадцатом — юнкеров… Нет, мы не злее прочих — Всякая льется кровь. Гибли, шутя, матросы, И сдержанно умирал, Расстрелянный так просто Правитель и адмирал. Мы — те, на устах которых Проклятья, а не привет, Но скажет седой историк: Достойней эпохи нет! 1935