Была теплая, сырая ночь, с приятной влажностью мигали огоньки машин. Бедная Юльдос, даже представить страшно, что с нею творится сейчас и как эти нервы ее передаются нашему зародышу. Слава богу, если можно так сказать, что Юльдос уже беременная и не сможет бросить меня.

– Знаешь, что самое отвратительное с похмелья? – спросил Виталик.

Я вопросительно кивнул. Вернее, попытался кивнуть, поскольку меня колотил озноб.

– Напарфюменные девушки в маршрутке или с налаченными волосами.

– Не продолжай, меня уже мутит…

Поддерживая друг друга, мы дошли до метро

Виталик был рад чему-то. И я подумал тогда, что он вставит эту сцену в свой роман.

Гена

Гена стал все чаще запивать. С одного сериала его выгнали. Но он вышел из очередного запоя и устроился на другой. А потом снова запил. И друзья как-то смирились с этим. Он уже и не звал никого на помощь, сам падал и сам выкарабкивался. Потом звонил мне свежим, “утренним”, просветленным голосом, казалось, из трубки сияние идет, и я понимал, что он вышел из похмелья.

– Так хорошо! И как-то радостно этим утром! – говорит он. – И такое чувство, что было что-то, не СССР и не та дореволюционная страна, а какая-то совсем другая жизнь, с другой Россией, с другими людьми, с другим исходом. Совсем другой сценарий…

– Да, да.

Я осторожно пытался убеждать его, что нужно поменять этот образ жизни, бросить Москву, уехать к себе домой, найти девушку, создать семью, сорок с чем-то лет мудаку. Я так говорил еще и потому, что, когда однажды проверял свою почту на его компьютере, случайно увидел список сайтов, на которые он заглядывал: СЕМЬЯ. СЕРЬЕЗНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. СОЗДАМ СЕМЬЮ. ПРАВОСЛАВНЫЕ ДЕВУШКИ. РЕЛИГИОЗНАЯ СЕМЬЯ. САМОВЫЖИВАНИЕ В ЭКСТРЕМАЛЬНОЙ СИТУАЦИИ. КАК ОТРЫТЬ БЛИНДАЖ.

Гена слушал доводы и смотрел на меня с неприязнью. Он все еще надеялся, что найдутся “его” продюсеры и режиссеры и снимут классные фильмы по его личным высокохудожественным сценариям.

А потом снова звонил, и по сопящему молчанию в трубке я понимал – запой. Брал ключи от его квартиры, которые он заранее передал мне, и шел к нему. Он растекался по стене, на клочковатой бороде остекленевшие слюни, какие-то потеки на джинсах.

– А! А?! – приплясывал он. – Хоть мужчиной от меня пахнет! Да?

– Да, Ген, да!

– Не для меня цветет сирень! – пел он. – Не для меня Дон разольется! И сердце девичье забьется…

А потом зверски прикладывал палец к губам: “Тихо! У меня женщина”!

Он произносил это так, будто у него в гостях был сам господь бог, только в женском обличье. Женщины его никогда не показывались, но по их обуви в прихожей я догадывался, какого рода эти тетки.

Виталик давно уже съехал, как только начал писать свой роман, и он у него стал получаться. Не столько из-за Гены, Гена ему был до балды. Просто Виталик решил сменить это мистически неудачное место ради своего будущего романа. За бешеные бабки снял квартирку, чуть ли не в центре! – страшная вещь эта эйфория.

А мне совсем стало грустно, когда он уехал. Я в любое время мог ему позвонить. Мы встречались у “Пятерочки” и говорили, выпивали по бутылочке пива или пластиковый коктейль “Мохито плюс”. Благодаря Виталику мне казалось, что я живу в центре какой-то хорошей жизни, среди понимающих людей, что молодость все еще длится, что все еще получится, что есть у меня какой-то шанс. Но он уехал в центр, а я остался на окраине вместе с Геной. Я часто вспоминаю наши вечера. Мы с Виталиком пьем, Гена стойко отказывается. Никто и не настаивает, конечно. Они спорят, как всегда. Например, является ли их общий успешный знакомый S писателем или нет? Или что предпочтительнее писать – роман или сценарий, рассказ или синопсис?

В ночи за окном стучали и мелькали квадратами поезда.

– Я скоро сам про вас оперу напишу! – сказал я. – Жаль, что я – эротоман, потерян для творчества.

Они засмеялись.

Вася

Без семи пять. Вечереет. Небо за высоткой “Пекина” желтовато-розовое. Понуро склонили головы фонари. Посветлел дым над старым домом. Замершие деревья колыхаются всем букетом ветвей. Заснеженные машины на стоянке удивленно подняли брови стеклоочистителей. С неба в пространстве меж скалами домов медленно спускается грязный целлофановый пакет и кажется мне шелухой какого-то призрачного мира. Отбраковкой бога, спускаемой на мусорку грешной и бесталанной земли.

Я курил, сидя на порожке будки, провожал взглядами толпы машин и вдруг поймал себя на мысли, что устраиваю теракты, прикидываю, подо что я бы мог замаскировать смертоносную бомбу, чтобы ее не обнаружили, представляю, как бы я сам вел себя террористом-смертником, как мелькали бы лица, и я бы выбирал, кого мне увести в преисподнюю, кто мне больше нравится или наоборот. И отмечаю с неким сожалением малое количество жертв от недавних терактов в метро, что не было глобальности нанесенного урона. Эти мысли вяло текли во мне сами по себе, и я вздрогнул, обнаружив их.