Двойственное отношение американского общества к интеллектуалам, если оно действительно является глубоко укоренившимся психологическим феноменом, вряд ли исчезнет в скором времени. Но никто не выиграет от поощрения или пропаганды антиинтеллектуализма. Те, кто хочет спасти республику от тирании профессора Фринка и Продавца Комиксов, должны найти такие аргументы, которые не послужат огульной критике идеала интеллектуального развития. Те, кто защищает простого человека, не должны умалять достижения просвещенных, ведь такой подход был бы равносилен защите права Гомера жить в своей глупости посредством обвинения Лизы в том, что она слишком умна [48] . Это не является здравой идеей для развития нации или отдельной личности.

Никто не принимал во внимание Мэгги Симпсон. Да и с чего бы вдруг? Тень подозрения падала на Смитерса — раболепного поклонника, которым слишком часто пренебрегали. Еще больше можно было подозревать Гомера Симпсона — придурковатого инспектора по безопасности, который однажды в припадке ярости выбросил своего босса из окна. Вообще, это мог быть кто угодно.

Злодей мистер Бернс вынашивал свой самый дьявольский план. Престарелый основатель атомной электростанции додумался погрузить во тьму несчастный город Спрингфилд, поэтому у всех его обитателей были веские причины, чтобы застрелить его. Так что когда прошел слух, будто мистер Бернс оказался в тяжелом состоянии в больнице, всему городу не терпелось узнать, чья это вина (или, скорее, заслуга). Все взрослые вели себя подозрительно, да и алиби у них были сомнительные, а школьники, чуть что, кивали друг на друга. Наконец мистер Бернс поправился и прояснил ситуацию. На курок нажала малютка Мэгги Симпсон, выстрелившая в упор и чуть не убившая старика, пока тот «был опьянен собственной алчностью» (Who Shot Mr. Burns? [129]).

Мэгги Симпсон выстрелила в мистера Бернса. Еще не научившийся ходить ребенок таким образом защитил свой леденец от жадного скряги. Была ли это самооборона или, может быть, несчастный случай? В конце концов, пистолет принадлежал мистеру Бернсу и оказался в руках Мэгги лишь по его собственной неосторожности. Как бы то ни было, двухсерийный эпизод оставляет этот вопрос открытым. Каковы были намерения юного и, казалось бы, невинного дитя? Могла ли девочка сознательно совершить такое преступление? Ответы, а точнее, их отсутствие неутешительны. Когда по экрану бегут титры, нам показывают крупным планом рот Мэгги, сосущий пустышку и не дающий никаких объяснений. Ребенок пытается заговорить, но не может. Кажется, мы никогда не узнаем, почему Мэгги выстрелила в самого влиятельного человека Спрингфилда. Мы никогда не получим искомых ответов, хотя, может статься, молчание — это как раз тот ответ, который нам нужен.

Западный мир давно очарован волшебной силой слова. Ошеломительный успех ток-шоу Опры Уинфри или Джерри Спрингера — только последний и даже не самый великий феномен, свидетельствующий о том, как нам нравится слушать людей, рассказывающих о себе. Чем откровеннее повествование, тем вероятнее возгласы одобрения. Устная речь имеет особую силу и может легко побудить нас к действию. Поэтесса XIX века Эмили Дикинсон писала:

Слова могут приобретать новые значения и вызывать целые цепочки мыслей, как только их произносят перед аудиторией.

Почему мы относимся к словам так серьезно? Со времен греческого философа Сократа в западной философии подчеркивалась важность обсуждения и спора как средств достижения высоких истин. Сократ никогда не считал достаточным опровергнуть слабые, плохо обоснованные аргументы. Надобно было тщательно подобрать и как следует произнести слова, чтобы разумное зерно дало крепкие ростки. Сократ часто уподоблял философию музыке за ее способность изменять души слушателей. В «Пире» Платона есть эпизод, происходящий как раз после того, как Сократ завершает яркую речь в защиту чувственной любви. Знаменитый в Древней Греции воин Алкивиад, пришедший на пир без приглашения, обращается к нему: «…разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий [49] … только достигаешь того же самого без всяких инструментов, одними речами» [50] . Слова подобны музыке. Продуманные мысли, переданные тщательно подобранными словами, могут растрогать не хуже волнующей симфонии или заводного барабанного ритма.

Мэгги Симпсон не владеет языком и не говорит. В XX веке философы, интересующиеся ролью человечества во Вселенной, вновь обратились к взаимоотношению слов и мыслей. Как мы думаем, если не словами? Людвиг Витгенштейн говорит нам, что «границы моего языка означают границы моего мира» («Логико-философский трактат». 5, 6). Мысли тех, кому повезло свободно говорить, неизменно связаны со словами. Что мне съесть на завтрак? Пойти ли мне сегодня на занятия? Почему этот человек ведет себя как придурок? Подобные вопросы постоянно задаются, обсуждаются и обдумываются. Посредством внутренних дискуссий мы приходим к неким решениям. Я не стану завтракать и пойду на занятия. Раз этот тип такой придурок, я не стану тратить на него время. Наконец, мы готовы воплощать решения в жизнь. Похоже, что весь наш мыслительный процесс тесно связан с нескончаемым потоком слов.

А что бы произошло, если бы слова вдруг исчезли? Какие бы у нас остались инструменты для принятия самых ничтожных решений? Что первично: язык или мысль? В серии Brother Can You Spare Two Dimes? [59] брат Гомера, которого озвучивает Денни де Вито, изобретает устройство, переводящее мысли младенцев в слова. Идея такова: Мэгги способна мыслить, хотя и не может выражать мысли посредством языка. Конечно, ее идеи не отличаются глубиной (одна из ее мыслей выражает желание попробовать собачьи консервы), зато изобретение позволяет брату Гомера вновь разбогатеть. И не удивительно. Такая машина могла бы помочь ответить на многие философские вопросы о происхождении языка и его связи с мыслительным процессом человека. «Слова» — таково заглавие автобиографии французского экзистенциалиста XX века Жан-Поля Сартра. Согласно Сартру, жизнь человека характеризуется его (или ее) взаимоотношениями с другими людьми, причем такие отношения устанавливаются главным образом посредством слов. Следовательно, для того, чтобы понять Сартра или любого другого человека, необходимо обратить внимание на слова. В книге «Идиот в семье», исследовании жизни и эпохи французского писателя Гюстава Флобера (пять томов, более 3000 страниц), Сартр показывает, что происходит, когда человек не может пользоваться словами. Эта биография была последней крупной философской работой Сартра и, несмотря на огромный объем изложенного материала, осталась незаконченной. В ней автор прибегает к экзистенциальной психологии, исследуя жизнь героя в свете его детского воспитания, которое, как пишет Сартр, отличалось безмолвием и идиотизмом. Флобер поздно начал говорить. Более того, ему было тяжело преодолеть отставание в умственном развитии из-за затрудненной речи. Сартр пишет о Флобере: «Он мог часами сидеть с пальцем во рту, словно оцепеневший — этот спокойный ребенок, плохо отзывающийся на обращение, меньше других ощущает потребность в речи. Слова, как говорится, не лезут ему в голову, равно как нет и желания пользоваться ими» [51] .

Сартр утверждает, что именно благодаря словам люди впервые включаются в человеческое общество. Уже с шести лет Флобер оказался в изоляции из-за дефекта речи и не мог выражать свои детские эмоции и страхи. Сартр не утверждает, что Флобер был идиотом (мы знаем, позднее он создал ставшие классическими романы, например «Мадам Бовари»), но считает, что его писательскую жизнь можно рассматривать как отчаянную попытку преодолеть детскую неполноценность.

Согласно Сартру, чувство собственной значимости частично прививается нам благодаря словам других людей. Важнейшая роль в этом принадлежит, конечно, близким. Как и для большинства детей, первой ниточкой, которая связывала Флобера с миром, были его родители. На первый взгляд их отношения были нежными, но Сартр отмечает, что ребенку необходимо больше. Взрослеющий ребенок должен знать, что его существование оправданно и важно. Все его проекты, даже самые маленькие, следует лелеять и критиковать, изучать и одобрять, любовно используя при этом слова. Опираясь на них как на своего рода поручни, ребенок может быть уверен, что он не одинок во Вселенной. «Это не предположение, — пишет Сартр. — Ребенок должен иметь мандат, чтобы жить, а властями, которые выдают этот мандат, являются родители» [52] . Родитель может передать этот мандат только с помощью постоянного общения, подкрепленного ласковыми словами и заботой. Похоже, что Флоберу не хватало таких действий со стороны родителей. Оставаясь без родительского внимания, будущий романист легко расстраивался, замыкался и молчал гораздо дольше, чем его более счастливые сверстники.