Шрифт:
Блестящей, сверкающей лентой вилась внизу Тервете, зажатая с обеих сторон обрывистыми, поросшими кустарником склонами. А на самом верху начинался густой хвойный лес. Птицы щебетали в прибрежных зарослях, в лесу ворковала горлинка, но громче всех звучал жалостливый голосок какой-то незнакомой птахи.
— Болотный соловей, слышишь?! Жаль, что настоящий уже не поет. Вот бы послушала, подивилась!
Но Аннеле и так есть чему дивиться. Ну и деревья тут, а луг, а заводи! И птицы другие, и цветы не такие, как в Авотах. Ветреницы растут, тесно-тесно прижавшись друг к дружке, словно кинул кто на землю расцвеченный желтыми и синими узорами платок, ромашки похожи на огромные звезды, над головой Аннеле поднимаются диковинные цветы на усыпанных золотыми бубенчиками стеблях, которые Лизиня окрестила таким гордым слоном: королевина трава.
— В Авотах таких цветов нет.
— В Авотах ветры дуют, а тут, гляди, какая гора высится и от ветров цветы укрывает. Чего б им так пышно не цвести, раз гора укрывает, солнышко пригревает, Тервете водицей поит!
Тропинкой, вьющейся по пологому склону, девочки снова взобрались в гору. И оказались в молодой дубраве. Тут дотянуться до веток было легче, и взяли они сполна от их зеленого пышного наряда. Наломав дубовых веток, Лизиня примостилась на обрыве и принялась плести венки, Аннеле вскарабкалась еще выше и стала оглядывать окрестности. И горы-то тут другие, и берега, и долины, и опять горы, незнакомые хутора, рощи, леса. Из двух труб, утонувших во ржи, поднимаются высокие, ровные синие столбы дыма. А над полями дрожит и переливается зыбкое марево, пронизанное косыми лучами солнца.
— Чьи это трубы? — шепотом спросила Аннеле, словно боясь спугнуть напоенную солнцем тишину.
— Это Лаукмали. Близкая родня наша. В гости как-нибудь пойдем.
Долго стояла Аннеле, охваченная восторгом, убаюканная тишиной.
И вздрогнула от неожиданности, когда с бугра по ту сторону реки долетела первая песня:
Через год приходит Янис, лиго, лиго! Как мы Яниса встречаем, лиго, лиго! Молоком и пирогами, лиго, лиго! И дубовыми венками, лиго, лиго! [1] И тут же с другого пригорка, словно эхо, откликнулось: Янов день, священный день, лиго, лиго! На другие не похожий, лиго, лиго! Сын небесный в Янов день, лиго, лиго! Приветствует дочку солнца, лиго, лиго!1
Песни Лиго здесь и далее в переводе Ф. Скудры.
И вот уже зазвучало вблизи и вдали, на том берегу реки, на этом. Пастухи запели, славят Янов день!
— Ну, слушай! Праздник Лиго начинается! Пастухи первые запевают.
И тут кто-то громко-громко затянул, совсем рядом, совсем близко, в овраге:
Я весь год копила песни, лиго, лиго! Праздник Яна поджидала, лиго, лиго! Наступает праздник Яна, лиго, лиго! Мои песни пригодятся, лиго, лиго!— Слышь, как поет! Это Карлина! Больше некому. Никто так красиво не умеет, как она. Ее песня летит далеко, над полями, над пашнями. Ау-у! Карлина, ау-у!
Карлина отозвалась. Появилась совсем рядом.
— Думали, не слышу? Я тут неподалеку была, только и ухом не повела, притворилась, что не слышу. Хотела венки сплести побыстрее. Зато у меня и красивее! Глянь-ка! Есть у тебя такие?
Карлина тряхнула висевшими на руке венками. А потом вытащила один, что прятался в самой середке, надела на голову Аннеле.
— Получай за мелюзгу, — и от души рассмеялась.
Венок был из листьев земляники, пышный, с сочными красными ягодами.
Добрая была Карлина.
— Подожди чуток, вместе домой пойдем, — сказала Лизиня.
— И минуточки дожидаться не стану. Дел-то еще сколько: ворота украсить надобно, скотину встретить, работников накормить. Не дашь Ингусу в положенный час, землю перевернет. Да к вечеру костры приготовить надо.
Всколыхнулась рожь. Карлина шла межой, торопилась. И уже издали долетел ее голос:
Боже, все восполни в доме, лиго, лиго! Где мы ели, где мы пили, лиго, лиго! Как ты реки наполняешь, лиго, лиго! И глубокие озера, лиго, лиго!Но вот и Лизиня покончила с венками. Бабушке из одних дубовых листьев, отцу с красным и белым донником, матери с васильками, дяде Ансису с ромашками. Теперь можно и домой.
На другом берегу запылали сосны. В зеленовато-алом небе, над темной полосой леса, показался ярко-белый серп луны. Легкой молочной кисеей укутал туман одинокую иву, склонившуюся к воде.
— Лиго, лиго, лиго! — летит с холма на холм, звенит в воздухе, взметнется ввысь и затихнет вдали.
Рощи и леса замерли, стоят, затаив дыхание, слушают, как дивно, чарующе звучат человеческие голоса.
СЕЯТЕЛЬ
— Пойдем к отцу, Аннеле.
— А где он?
— За бугром. В поле, что у большака.
Аннеле рада-радехонька, готова за какие угодно горы идти, куда ни позовут.
За руку маму не взять, обе у нее заняты. Вцепилась в материну юбку и поднимается за ней по косогору.
Посередине гора прогнулась, точно корыто. А над ним небесный полог, отороченный лесом. Стебельки отцветших цветов, травинки, жнивье, кусты и деревья — все опутано легкими серебристыми нитями. А многие не нашли себе пристанища, парят в воздухе, липнут к одежде, к волосам. Трава в тени леса вся в жемчужных росинках.