Вместо ответа мать хлопнула Аннеле по губам. Не больно, но должно означать:

«Как смеешь так говорить о взрослых?»

Под вечер с пригорка, что возле Дакшей, спускается большое стадо овец, следом две погонщицы. Овцы эти не из Дакшей — они пересекают дорогу, что служит границей, и бегут в глубь пустоши. Одна погонщица забегает вперед, сдерживает стадо, другая направляется к Новому дому. Вскоре она выходит вместе с матерью и уже втроем они заворачивают овец, и гонят их прямо к лесу, туда, где Аннеле пасет свое стадо.

Ага! Это овцы из Лаукмалей, которых пригнали на кормовище. Те самые, о которых отец говорил еще в Авотах.

Овцы запрудили все пространство вокруг, обтекали ее, как вода. Маленькие рты, большие рты мекают, бекают, блеют. Бусинка и Пятена мычат, не переставая, словно бы спрашивая: «Что же это такое значит? Это кто еще такие?» Аннелины овцы сбились в кучу и боязливо шарахнулись в сторону. Рослая девушка с бледным лицом подошла к Аннеле.

— Здравствуй, пастушенька! Вишь, кого мы тебе пригнали. Хозяйка Лаукмалей привет и гостинец тебе посылает, а еще велела сказать: коли хорошо пасти будешь, осенью туфли получишь.

— Слышишь! — подбадривает мать.

Но Аннеле словно бы не видит, не слышит ничего. Даже пальцем не шевельнула, не взяла гостинец от Лаукмалихи. Тогда гостья засунула его девочке за пазуху.

Так вот она какая, жизнь! Сказали, что пригонят овец из Лаукмалей, и пригнали. И никуда от них не денешься!

Вот о чем она думала.

Часто слышала Аннеле, как мать говорила: «Плохо ли, хорошо, но в бедности мы никогда не жили, кусок хлеба всегда был, да и другим в трудный час могли пособить. Чего ж больше и хотеть от жизни?»

За день на пастбище все разговоры взрослых припомнит Аннеле. Все переберет.

«Хлеба? Да, хлеба им всегда хватало. Каждое утро мать кладет в ее корзинку ломоть хлеба с ямкой, наполненной маслом, но масла еще ни разу не хватило на весь кусок. Вот если разделить хлеб и половину съесть без масла, то на вторую половинку как раз и хватит. Вот тогда вкусно! Испеченный матерью хлеб и без ничего вкусен, словно вино или мед. О хлебе и говорить нечего, он всегда был и всегда будет. Но разве хлеб — это все?

Авоты, Авоты! Вот где было всего вдоволь! На новине этого нет. На новине бедность.

В Авоты весна приходила такая щедрая, что хоть десятью руками бери, всего не ухватишь. Молодые березки, верба, купальницы, золотые поля одуванчиков! А кислица, а нежная заячья капуста — наберешь полный рот и ну жевать. О березовом соке и говорить нечего! Вот питье, так питье, самому королю б такого! Что ни день — светлый, солнечный, что ни день — новое, неизведанное! Цветущие яблони, вишни, земляника сулили чудесное лето, щедрую осень.

На нови этого и в помине нет. Поднимешься на кочку и смотришь, как цветут и осыпаются сады на чужих хуторах, а здесь с трудом пробивались сквозь замшелую землю ростки; стыдливо вылезали невзрачные цветочки, росли чертополох, репейник. Коровы и овцы так и рвались в ольшаник, где в тени трава была пожирнее — изредка попадался и кустик земляники, но острые овечьи зубы срезали его под самый корешок. Ягод, сколько ни жди, не дождешься. Разве это не бедность?»

Весна выдалась затяжная, холодная. Дули сильные ветры, продували равнину насквозь. Как-то поутру солнце встало в сверкающем белом пологе. Снег был рыхлый и пушистый, словно перетертый сахар, и к завтраку растаял, потек ручейками. После этого стали выпадать теплые дни. А тут уж и праздник лета на пороге.

Праздник лета! Только подумаешь об этом, как светлеет на сердце. Слова эти точно волшебный ключик от летних амбаров, полных чудес, и означали они, что наконец-то сбудутся все ее безграничные желания и долгие зимние сны.

Вот каким был праздник лета в Авотах! А каким он будет здесь, на голой пустоши? Ладно, придет, увидим!

Когда в субботний полдень Аннеле пригнала свое стадо домой, она одним глазком заприметила, что в квашне зреет тесто. Ага, значит, будут караши. «А… да… а березки… будут?» — зардевшись, неожиданно спросила она у матери.

— Березки? — удивленно переспросила мать. — Нет, детка, откуда ж здесь березкам взяться?

— Разве ж березок здесь вовсе нет?

— Ты что ж думаешь, отец пойдет за березками на чужой надел? Да хорониться еще, чтоб не поймали? — начала мать строго, но, увидев, что Аннеле, и так устыдилась своих слов, закончила примирительно: — Нет, нет, детка, этого ты не жди!

Аннеле отошла, грустно покачав головой: «Нет, нет, детка, этого ты не жди».

Но детка, которая все это выслушала, была из тех, что свято веруют. Беспечно тряхнула она головой.