Моторы начали вращаться, мы сидели, пристегнувшись ремнями безопасности и чувствуя, как двигатель начинает работу.

Лу побледнела еще сильнее.

— Дыши спокойнее, — сказала я. — Всего-то час полета.

— В семь часов мне обязательно нужно принять лекарство!

— Разберемся! Обещаю! Только, пожалуйста, хватит причитать!

Как только мы поднялись в воздух и зажглась табличка «Пристегните ремни», над нами склонилась стюардесса.

— У вас что-то не так? Могу я чем-нибудь помочь?

— Нет, — с улыбкой ответила я. — Просто моя сестра немного боится летать.

— Ах, вот как, — с материнской заботой отозвалась дама в голубой униформе и удалилась, но уже через минуту вернулась с маленьким пластмассовым кубиком в руках.

— Вообще-то это детская игрушка, но некоторым взрослым она тоже нравится! — И она вручила вещицу Лу, которая, казалось, не поняла, в чем смысл подарка.

Это была ужасно дурацкая игра: нужно было составить как можно больше слов из «САМОЛЕТЫ САС»7. Буквы можно было передвигать по дну коробочки, но они все же были очень мелкими, и управиться с ними оказалось нелегко: игрушка явно предназначалась для детских пальчиков. Лу увлеклась и стала складывать слова вроде «ОМЛЕТ», «ЛЕТО», «САЛО», «СЕЛО», «МАЛО», «ЛОМ» и «ТЕЛО». Она на время забыла о лекарствах, и я благодарно улыбалась даме в голубой униформе, когда та проходила мимо. Затем нам выдали бутерброды и чай в пластиковых чашках. А потом мы пошли на посадку.

В половине шестого мы забрались в автобус, который шел из аэропорта.

Лу по-прежнему не вспоминала о лекарствах. Может быть, она и вовсе забыла о них, но я все же решила не полагаться на случай и найти какой-нибудь выход из положения. О «Вивамаксе» речи не шло: такое нельзя давать тем, кого любишь. Папа от этих таблеток уснул, и что они сотворят с Лу — это еще вопрос. Может быть, зелье пробудит в ней дикие мании. Наконец, я остановилась на одном варианте, не самом удачном: в крайнем случае, мы с папой могли бы попробовать проникнуть на склад медикаментов больницы. Хотя я, конечно, понимала, что это дурацкая мысль.

Мы вышли из автобуса, оказавшись среди зимнего пейзажа: звездного, прекрасного.

Интересно, подумала я, обрадуется ли папа, когда увидит нас.

Он лежал один в палате на четверых. Конечно, его можно навестить, сказала нам медсестра в приемном покое.

В палате было темно, но фонарь за окном светил, как луна. Свет падал на дальнюю кровать, в которой можно было различить бугорок.

Лу в нерешительности остановилась у двери: казалось, она подумывает сбежать. Я подошла к кровати с бугорком. Из-под желтого одеяла торчала прямая нога в гипсе. На подушке виднелась курчавая каштановая голова. Губы растянулись в улыбке, хотя улыбаться, наверное, было мучительно из-за раны — от верхней губы до виска.

— Привет, пап!

Он ничего не ответил. Затем я услышала пыхтение, похожее на звук велосипедного насоса. В этом пыхтении мне удалось различить смешок, хотя он был скорее виден, чем слышен. Папино лицо стало похоже на цветок, распустившийся после дождя.

— Ты все-таки приехала, — скорее прошептал, чем проговорил он.

— И Лу тоже.

Услышав свое имя, Лу тихонько подошла и встала рядом, словно для семейной фотографии.

— Это Элли придумала, — трусливо сказала она.

— Идите ко мне, — папа распростер объятья.

Мы улеглись по обе стороны от него: больничная кровать была узкой, но мы уместились.

Папа обнял нас, и в это мгновение я почувствовали, как он рал, что мы приехали.

Кажется, потом мы заснули. Поговорить можно было и после: сейчас нам просто нравилось лежать в папиных объятиях, в теплой постели. И знать, что мы все-таки добрались туда, где он.

Дверь распахнулась, и нас ослепил свет верхней лампы. Послышалось звяканье посуды и громкий скрип столика на колесах. Только оказавшись у самой кровати, медсестра, которая принесла папе вечерний кофе, заметила, что он в постели не один.

— Господи ты боже мой! — ахнула она, едва не уронив поднос.

— Позвольте представить моих дочерей! — произнес папа. — Встаньте, девочки! Это медсестра Анника.

Мы вежливо поздоровались, словно пятилетние девочки в нарядных платьицах в гостях у дальней родственницы. Медсестра Анника улыбнулась нам. Мне показалось, она вот-вот потреплет меня по щеке и спросит, сколько мне лет.

Папа прекрасно справлялся со всеми делами, несмотря на гипс.

— Можно мне позвонить, сестричка?

Сестричка Анника улыбнулась и кивнула: конечно, можно. И, если новых пациентов не появится, мы с Лу можем переночевать в папиной палате.

— Может быть, вы проголодались, девочки? Пойдемте-ка на кухню, посмотрим, что там есть!

Папа набрал номер и попросил меня поговорить с мамой.

— Пожалуй, так будет лучше, — быстро добавил он.

Мама с пониманием отнеслась к сложившейся ситуации. О том, что я уехала, она догадалась, прочитав записку, однако, как рядом со мной оказалась Лу, ей было непонятно.