Шрифт:
Наверное, «контролеры» с миром бы покинули этот дом, но дверь кабинета резко распахнулась. Академик раздувал от гнева ноздри и с необыкновенно свирепым видом разглядывал непрошеных гостей.
— Кто это смеет долбить в мою дверь? — громом раскатывался его голос. — Что за самоуправство? У меня вы не имеете права делать обыск! Если вашей серости неизвестно, кто я, вот мой паспорт.
— Извините, това… гражданин Бунин, — вежливо проговорил командир, окончивший в свое время первый курс историко- филологического университета в Казани.
Зато Козлаченко, как всегда неуместно, спросил:
— Оружия у вас нет?
Бунин так грозно посмотрел на вопрошавшего, что тот невольно попятился:
— Извините!
Вся эта военная экспедиция мирно ретировалась. Академик прохаживался по квартире с видом Наполеона после победы под Аустерлицем.
— Это надо отпраздновать, — сказал триумфатор, хотя особого повода к празднику вроде не было. — Вера, достань заветную, со звездочками!
На кухне, при стечении всех благодарных жильцов, коньяк и был распит. Закусывали тремя вареными картофелинами, которые принес Буковецкий.
Нилус, выпив, окончательно отошел от страха и с восторгом посмотрел на Бунина:
— Однако, какой вы, Иван Алексеевич, отчаянный!
Анюта, которой тоже налили, произнесла:
— Как вы, барин, гаркнули на этого нахального! Я аж перепугалась.
Бунин улыбнулся. Сегодня он был счастлив вполне.
Конечно, никто из домочадцев не мог догадаться о причине хорошего настроения писателя. Кроме Веры Николаевны, которая радовалась не меньше мужа. И дело было не только в том, что не обнаружили кое-что из семейных драгоценностей (они были хорошо спрятаны где-то на печке).
Бунины очень боялись за несколько сундуков, оставленных оккупационными офицерами в ванной комнате. Что в сундуках? Они этого не знали и по сей причине особенно боялись. Они уверили себя, что там оружие и мундиры, а может быть, патроны! Как бы тогда оправдались перед красноармейцами? А выкинуть чужое добро или просто посмотреть? Нет, только не это! Порядочные люди так, разумеется, не поступают.
Вот и смаковал Иван Алексеевич дорогой напиток, и отдыхала его истерзанная душа.
НЕ ДОРОГО ПИТО
1
Ранним утром 14 июля Бунин отправился к морю. Хотелось побыть одному, отвлечься от тяжелых мыслей и гнетущей неопределенности жизни. Он глядел безотрывно на светло-голубую даль, легкие и ужасно высокие облака, на душу сходило какое-то новое и счастливое чувство. Всякому горю есть предел, и наступает час, когда тяжесть сменится успокоением и надеждой.
Вернувшись домой, он стал перебирать стихи, сохранившиеся от недавней черной минуты, когда он уничтожил многое из написанного в последние год-два. Лист бумаги завалился за ящик стола и по этой причине уцелел. По странной случайности стихи были очень близки его сегодняшнему настроению:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной… Срок настанет — Господь сына блудного спросит: «Был ли счастлив ты в жизни земной?» И забуду я все — вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав— И от сладостных слез не успею ответить, К милосердным коленям припав. 14. VII. 18* * *
18 июля случилось нечто невероятное. На внешний рейд вошли три громадных, величественных транспорта под французскими флагами.
Одесситы, забыв про конспирацию чувств, не скрывая антисоветской радости, ринулись в порт и в Александровский парк, откуда виден внешний рейд.
— Десант! — млели от восторга одесситы.
И тут же, привыкшие ждать только плохое, с сомнением добавляли:
— Очень вряд ли! Не может быть, это очень большое счастье.
Хотелось верить, но сухопутные большевики почему-то сохраняли непоколебимое революционное спокойствие.
— Нет, это все-таки десант! — говорили неистребленные оптимисты.
— Или всего лишь привезли хлеб, — размышляли нерасстрелянные пессимисты.
— Так это уже две больших разницы! — разводили руками самые рассудительные.
— Хотя не помешает ни то, ни другое.
На следующий день спозаранку и натощак Бунин побежал за газетой.
Первый же встречный, тощий еврей с печальными огромными глазами, с опаской оглянувшись, прошамкал: