Шрифт:
4
Скучать на берега Сены прибыли и супруги Мережковские.
До этого они скучали на берегах Вислы — в Варшаве. Вместе с Савинковым. В тесном общении с начальником государства Пилсудским.
Теперь, подобно Цетлиным, они собственным ключом открыли двери собственной квартиры, ибо снимали ее с незапамятных времен.
Возможно, это коммунальное удобство несколько утишало тоску по родине — у тех и у других.
Пройдет время, и по доброму почину Мережковских возникнет общество «Зеленая лампа» (некоторые называют его салоном, но это не суть важно). Случится сие знаменательное событие 5 февраля 1927 года в парижском зале Русского торгово-промышленного союза.
— Пламя нашей Лампы сквозь зеленый абажур, вернее, сквозь зеленый цвет надежды, — как всегда витиевато, сказал Дмитрий Сергеевич на открытии общества-салона.
«Зеленая лампа» собирала на свой огонек все наиболее приметное, что нашло приют на берегах Сены, — от Бунина и Шмелева до талантливого Поплавского и яркого Сосинского.
* * *
Ну а пока что Гиппиус опубликовала свои дневниковые записи— с 1914 по 1919 год. Этот труд увидал свет под названием «Петербургские дневники».
— Господи, сколько бед испытала Зинаида Николаевна! — удивился Бунин, прочитав этот труд. — Впрочем, что Гиппиус! Вся Россия умылась кровью.
5
В «Дневниках» мы найдем немало интересных наблюдений, метких замечаний, точных характеристик. Но главное, чем они важны — это их документальность, свидетельство умного человека, наблюдавшего Россию в ее «минуты роковые».
Этим «Дневники» весьма схожи со знаменитыми «Окаянными днями» Бунина. И сходны не только сюжетом, но даже своей тональностью.
Для сравнения приведем лишь единственный, небольшой отрывок из первой части «Дневников» — «Черной книги»:
«…Вот правда о России в немногих словах: Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно.Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков; китайцы расстреливают арестованных — захваченных. (Чуть не написала «осужденных», но осужденных нет, ибо нет суда над захваченными. Их просто такрасстреливают.) Китайские же полки или башкирские идут в тылу посланных в наступление красноармейцев, чтобы когда они побегут (а они бегут!), встретить их пулеметным огнем и заставить повернуть.
Чем не монгольское иго?»
И далее Зинаида Николаевна задает вопрос: как может существовать власть ничтожной кучки поработителей, «беспримерное насилие меньшинства над таким большинством, как почтивсе население огромной страны», — почему нет внутреннего переворота?
Вопрос есть, ответа нет. Гиппиус лишь туманно намекнула — «и это страшно важно! — что малейший внешний толчок…произведет оглушительный взрыв. Ибо это чернота не болота, но чернота порохового погреба».
Намек прозрачен, как летний туман. Для Гиппиус «легкий толчок» — это интервенция.
И позже, в частности, на заседаниях «Зеленой лампы», Зинаида Николаевна с пророческой убежденностью говорила:
— Да, господа! Без помощи со стороны нам большевиков не свергнуть.
Дмитрий Сергеевич смотрел на дело с другой стороны:
— Если бы там, в России, было полное счастье, но я бы знал, что там могут — только могут — мне плюнуть в лицо, я остался бы здесь, в изгнании. Знаю, я знаю, что здесь на человека, особенно русского, плюют де-факто, но не могут этого сделать де-юре, не имеют права. Вся Европа, от Древнего Рима до наших дней, должна была бы разрушиться, чтобы кто-нибудь кому-нибудь имел право плюнуть в лицо. И наоборот: СССР рушился бы, если бы это право в нем было уничтожено.
Чего уж тут хорошего, когда плюются? Жаль только, что от этих плевков Дмитрию Сергеевичу не было куда скрыться — везде плевались.
Более весело, вразумительно и даже пророчески выступил на «Зеленой лампе» Дон-Аминадо. Время от времени освежая себя коньяком, по традиции стоявшим на сцене, Аминад Петрович прочел «Про белого бычка»:
Мы будем каяться пятнадцать лет подряд, С остервененьем. С упорным сладострастьем. Мы разведем такой чернильный яд И будем льстить с таким подобострастьем Державному Хозяину Земли, Как говорит крылатое реченье, Что нас самих, распластанных в пыли, Стошнит и даже вырвет в заключенье… Мы станем: чистить, строить и тесать За то, что в нем не собиралось вече. Нам станет чужд и неприятен юг За южные неправильности речи… Потом опять увязнет коготок. И скучен станет самовар московский. И лихача, ватрушку и Восток Нежданно выбранит Дмитрий Мережковский. Потом… О Господи, Ты только вездесущ И волен надо всем преображеньем! Но, чую, вновь от Беловежских Пущ Пойдет начало с прежним продолженьем. И вкруг оси опишет новый круг История, бездарная, как бублик. И вновь на линии Вапнярка — Кременчуг Возникнет до семнадцати республик. И чье-то право обрести в борьбе Конгресс труда попробует в Одессе. — Тогда, О Господи, возьми меня к себе, Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!Ну, прямо про закат советской империи!
6
Еще одно вполне историческое (без кавычек) событие для российской эмиграции случилось 27 апреля 1920 года.
В роскошном доме на Палэ-Бурбон вышел самый первый номер «Последних новостей». Ах, какая это была газета! Одни ее проклинали, другие восхищались — но все читали. (Автор этих строк тоже перечитал ее всю, за двадцать лет. Впечатление непередаваемое, словно сам окунулся в бурлящую жизнь предвоенной эмиграции!)