Июньское бегство нанесло непоправимый удар по его бюджету. Он потратил — по сути, на ветер! — все, что у него оставалось от «добрых времен». Он отлично понимал — впереди ждут его трудные, а может быть, страшные времена. И он, стиснув зубы, повторял:

— Поеду, поеду… Но не в США!

И он продолжал следить за военными событиями с некоторым любопытством, но словно несколько отстраненно — дескать, события серьезные, однако… Ведь это не Россия, слава Богу, воюет!

3

И вновь дневники:

«20. 8.40.

…Как всегда, втайне болит сердце. Молился на собор (как каждое утро) — он виден далеко внизу — Божьей Матери и Маленькой Терезе (Божьей Матери над порталом, Терезе в соборе, недалеко от входа, справа). Развернул Библию — погадать, что выйдет; вышло: «Вот Я на тебя, гордыня, говорит Господь, Господь Саваоф; ибо наступит день твой, время, когда Я посещу тебя…»

На следующий день, 21 августа перед вечерним чаем отправились гулять — необыкновенный случай! — «всем семейством». Солнце только-только скрылось за лесистым холмом. В воздухе сухо пахло елью. Внизу, в старом городе, в домах начали зажигать огни. Зуров и Магда стали обсуждать убийство Троцкого.

— Кто только не владел Россией! — грустно усмехнулся Бунин. — Был бледный офицер, любивший поглаживать свои красивые усы…

— «Малообразованный офицер» — так его назвал Толстой, — вставила Галина. — И какая ужасная смерть!

— Разве он мог думать, какой смертью погибнет сам и вся его семья? И вообще, что может быть страшней судьбы всех Романовых и особенно старой царицы, воротившейся после трагедии опять в Данию. — Бунин остановился, разглядывая сизую дымку, заволакивавшую долины. — Велико безобразие мира. И лишь природа вечно утешает нас.

Вера Николаевна посмотрела на мужа:

— А разве Троцкий, добравшийся до вершин власти, мог предвидеть?..

— До Троцкого был еще наш друг — этот неврастенический Онегин с моноклем в глазу — Керенский. «Мне отмщенье и аз воздам»: почему никто не хочет думать об этом? Бог дал человеку разум для добрых дел: прощать ближних, увеличивать добро в мире. А о чем думал в свою последнюю минуту этот сын колониста Херсонской губернии Лейба Бронштейн-Троцкий? Хоть раз вспомнил о душе и совести, когда разорял чужие гнезда, когда миллионы людей делал несчастными? Подумал ли о том, что должны были испытывать в свой последний миг дети «бледного офицера»? Зло всегда возвращается на голову того, кто его выпустил в мир! — убежденно проговорил Бунин.

В лесу сгустились сумерки. Затих птичий гомон. Только с настойчивой невозмутимостью долбил дерево дятел. В просветах елей виднелось потемневшее небо с яркой подкладкой легких облачков.

Галя возобновила разговор:

— Что Троцкий, без Ленина он ничего не мог бы…Ленин — политик гениальный, — поддержал Зуров.

Бунин усмехнулся:

— Ленин — это гениальный заговорщик. Он знал, что нужно делать, пока не был у власти. Но едва ее захватил, как тут же растерялся. Он не был в состоянии наладить нормальную жизнь государства. Вся его исключительная энергия направилась на разрушение— уничтожение собственного народа, ломку православной религии и традиций.

Бунин шел в гору легко, свободными широкими шагами. Его спутники еле поспевали за ним, тяжело дышали. После поворота дороги забелела ограда «Жаннет».

В силу творческой привычки завершать сюжет Бунин закончил:

— Русский народ в своей массе, как это нам ни обидно, не только не проникну лея к Ленину ненавистью — как он этого вполне заслужил, но вполне боготворил его при жизни, а теперь сделал из него просто какое-то языческое божество, кумира.

— И почему это произошло? — спросил Зуров.

— Потому, что большевики — это непревзойденные мастера по созданию мифов. Создали миф: коммунисты, дескать, это «борцы за счастье народное». И миллионы в это поверили. А если бы этот народ сумел узнать содержание какого-нибудь приватного разговора в среде высших большевистских сановников, понял бы их цинизм, наплевательское отношение всех этих «вождей» к народу — не поверил бы собственным ушам и собственному разуму.

— А Сталин?

Все подошли к входу на виллу, даже отстававшая Вера Николаевна подтянулась. Теперь с интересом слушали Бунина.

— Сталин, думаю, мудрее всех из ленинской банды, мудрее и самого Ильича. Даже не столько мудрее, сколько ближе к земле, к народу. Его беда — он недоучка. Хуже того — он благоговеет перед людьми учеными. Первоначально он воспринял ленинизм как догму, созданную мудрыми учеными — Лениным, Марксом. И, отгоняя сомнения (а они у него должны быть!), пошел по их дороге. А теперь, когда он имел возможность неоднократно убедиться в химеричности их «учения», не может ни повернуть вспять, ни изменить чего-либо. Ему остается лишь производить ремонт этого «учения» на ходу, по возможности ближе подгоняя к реальной жизни эти мертворожденные догмы.