А утешение это что иное, как не охранение сопротивляющихся и исправление покаянием заблуждающихся? Потом и к грешникам сказано: когда возвратившись воздохнешь, тогда спасешься (Ис.30:15). И еще: тогда ты воззовешь ко Господу, и Он скажет: вот Я (Ис.58:9). Он есть помощник обращающихся от порочного пути; Он приемлет на рамена заблудшую овцу и, доколе можно говорить (Евр.3:13), предлагает врачевство покаяния: Он разбойника удостоил рая в одно мгновение, и великого Петра, отрекшегося, принял после горьких слез, и Давиду, как бы ни в чем не согрешившему, возвратил дар пророчества.

Но для чего приводить много примеров и распространять речь? Он благ для добрых к сорабам своим и грозен для несострадательных. Посему епитимии, употребляемые в настоящее время, суть врачевство, а не то, чем в насмешку представляешь их ты, почтенный. Да не будет злословия! — не соблазн производят эти действия, а служат доказательством истинной любви. Ибо Господь говорит: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин.15:13). Так врачи и полагают души свои за врачуемых, по слову истины, не извлекая себе прибыли от Божественного домостроительства, как совершающие куплю Христову. Народ Божий ежедневно очищается и «дом Саулов, изнемогая, уменьшается, а дом Давидов, возвышаясь, умножается» (2 Цар.3:1), и здравие более и более восстанавливается.

А ты чего хотел бы, почтеннейший? Не того ли, чтобы в эти времена господства ереси и гибели божественного создания нигде не было видно врача, не были принимаемы врачебные меры, не было оказываемо руководство слепому, не доставлялось исцеление больному, не делались перевязки раненому, не был исправляем хромающий, не был укрепляем расслабленный, не был обращаем заблуждающийся и никакой болезни не противодействовал бы, сколько возможно, никто из желающих? У врачей телесных мы видим великое усердие и много средств врачевания: один берется лечить того, другой другого, и даже находящемуся в звании слуги не запрещается заниматься этим, по мере приобретенного ими врачебного знания, высшего или низшего. Есть люди, ежедневно осматривающие больных, и дома, в которых они принимаются, бывают наполнены, и никто не осуждает такого усердия и не обвиняет прилежно занимающегося врачебным искусством, но и высшие и главные врачи, и посредственные, и низшие, совершают это человеколюбивое дело.

Если же здесь так бывает, то тем более в душевных болезнях все должно быть сообразно усматриваемо и совершаемо. И препятствующий этому есть некий губитель и общий враг человеческого рода, так что его можно считать сотрудником человекоубийцы искони. «Но наше дело, — говоришь ты, — не таково, а спрошу вот что: если Господь не осмеливался за покаяние отпускать нарушения правды и точного исполнения добродетели, прежде нежели Сам понес все праведное наказание, следовавшее по мере и весу правды, то кто будет так дерзок и высокомерен, чтобы позволить себе освобождать от покаяния отрицающих страдания за нас Спасителя нашего Христа, прежде нежели они перенесут все наказание по неизменной строгости правды?»

Увы, какое дерзкое и безрассудное суждение! Когда Христос стал проповедовать покаяние? Когда Он сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои (Мф.9:2)? Когда блуднице, оросившей слезами Божественные ноги, даровано такое же прощение, удивившее Симона, у которого в доме был Он (см. Лк.7:44)? Когда страдавшему болезнью тридцать восемь лет сказано: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже, так как болезнь произошла от греха (Ин.5:14)? И прочие дела Божественной силы, которые неблаговременно перечислять подробно, до страдания ли Его были совершены или после страдания?

Если всем очевидно и известно, что прежде страдания, равно как и ученикам Своим, посылая их, Он дал власть врачевать всякую болезнь и всякую немощь (Мф.10:1), которая была употребляема при покаянии и сокрушении просящих, то как дерзок язык, говорящий, что Христос не осмеливался на это прежде, нежели Сам понес все праведное наказание, следовавшее по мере и весу правды. Таким образом ты осуждаешь распоряжения принимающих покаяние, без предварительного наказания по всей строгости правды, как дерзких и высокомерных? Не очевидно ли, что это — осуждение фарисейского ума и приговор новатианского безчеловечия?

Смотри же, муж, как бы тебе, поднявшись на высоту, не низвергнуться в пропасть, и, выйдя из своих пределов, не потерять самому принадлежащего тебе достоинства. Или ты не читал, что всякий, восшедший на чужое епископское место, подвергается отлучению? Я не посылал сих, — говорит Господь, — а они пророчествовали (Иер.23:21). И еще: И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом. Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Евр.5:4–6). А тебя, брат, кто поставил законодателем в Церкви Божией, тогда как ты, может быть, еще не научился и повиноваться? Посему, не будучи избран начальствовать над кем–нибудь, ты должен принимать законы, а не законодательствовать, руководиться, а не руководить, просвещаться, а не просвещать, учиться, а не учить, и, испытав первое, переходить ко второму, как повелевает Божественный закон, прекрасно оправданный и божественными, и человеческими званиями.

Не будем думать, друг, будто умение сказать что–нибудь с неразумною мудростью и составить негодную речь делает законодателем; ибо моавитянам и аммонитянам не дозволено было приступать к жертвеннику. Но это принадлежит тем, которые отличались богоподобным послушанием, которые показали долговременное терпение, которых усовершило Евангельское слово. Если же будет притом и внешнее просвещение, то и оно не излишне, когда украшено смиренномудрием и управляется евангельским смирением, а не хвалится собственными достоинствами, хвалящиеся которыми подобны опирающимся на камышовую трость и, подвергаясь удару, скоро низвергаются.