«Но, — говоришь ты, — возревновал я о Господе (3 Цар.19:10), и усматриваемое невыносимо». А где у нас, почтеннейший, дар пророчества? Где гора Кармил? Где ключи небесные? Где милоть, разделяющая Иордан, ниспадшая на Елисея с сугубой благодатью? Если же и есть у нас какой–нибудь дар, то кому мы оставим его, не имея даже ученика? Посему будем остерегаться, чтобы нам, стремясь к превышающему наши силы, не лишиться и малого, чтобы, отцеживая комара, не поглотить верблюда (см. Мф.23:24), чтобы, стараясь вырвать сучок из глаз братии, самим не остаться не замечающими в глазах своих бревна (см. Мф.7:3), так как мы осуждаемся смотря по тому, с кем мы обращаемся и с кем вместе вкушаем пищу здесь и там. «Такой–то, — говоришь ты, — лживо исповедался, скрыв постыдный грех свой; другой, скрыв свое постыдное дело, рассказывает одно вместо другого; как же врачующий может сказать, что они получили исцеление?»

Нельзя верить, почтенный, а должно весьма осуждать это; никто, добровольно приступая к врачеванию, не станет скрывать своей болезни. Если же иногда и действительно бывает так, то не нам судить об этом, а Богу видящему. Ибо говорится: явное — Богу и нам, а тайное — Господу Богу твоему (1 Цар.16:7). А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов, Который и осветит скрытое во мраке, и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога (Рим.14:10; 1 Кор.4:5).

«Все, — говоришь ты, — простирают ногу выше меры, дерзают на недозволенное им и стремятся к высшему». От собственных крыльев погиб ты, как сказал некий из внешних; отсюда происходит и это суждение твое. Будучи поставлен на месте ноги, ты самовластно возвел себя на место головы. Увлекшись двумя другими суждениями, доблестный, ты предлагаешь еще иное обвинение: «Все присваивают себе превышающее силы их и считают других низшими себя; незаконно и без призвания стремятся разрешать и связывать и стараются всех привлечь к ногам своим; не хотят, чтобы кто–нибудь другой был или считался разрешающим и завидуют делающим это; принимают только тех, которых сами разрешили, а принявших епитимии от других отвращаются и осуждают за то, что те не к ним прибегли и не от них испросили прощения».

Эти обвинения — изобретения бесовского ума и произведения завистливого сердца, над которыми иной справедливо мог бы посмеяться, как над какими–то шутками, пустяками и забавами: получается, что так как никто не прибегает к нам за получением епитимии по недоверию, то мы неистовствуем против врачующих по доверию приходящих к ним, страдая некоторой бесовской страстью и оскорбляя людей почтенных наравне с иконоборцами.

«Какое, — говоришь ты, — различие между этим заблуждением и манихейством? Разве мы не против манихейской ереси подвизались и словами, и делами? Это показывают написанные сочинения ратоборствовавших против нее, в которых они доказали это неоспоримыми доводами и неопровержимыми доказательствами, хотя теперь и забывают сами себя и свои писания».

Кажется, друг, ты судишь превратно и собственными суждениями хочешь ниспровергнуть истину, не зная, что подобия, сравниваемые с первообразами, не одно и то же с первообразами, но они имеют столько сходства между собою, сколько предметы общие по названию, но отличающиеся в прочем. Одни называются собственно, а другие не собственно; одни называются в переносном смысле, а другие в действительном. Например, икона Христова и сам Христос: Он поистине есть и называется Христос, а она называется так в переносном смысле или по подобию. Так и святой апостол Павел назвал лихоимство вторым идолослужением (Еф.5:5), указывая на причину его и по сходственному отношению к действительному идолослужению. Но отсюда не следует, что лихоимцам надобно назначать такое же наказание, какое идолослужителям; иначе мы должны были бы выйти из мира. И теперь много лихоимцев, но они остаются не наказанными.

Что же несообразного и здесь, когда иконоборческая ересь сравнивается с манихейскою, сколько дозволяет отношение образа к первообразу? Так и Никейский Второй Вселенский и святой Собор, осуждая впадших в эту ересь, врачевал их не как манихеев; и ничего не забыли те, которые предпринимали подвиги по этому поводу, ратоборствуя против нее и словами, и делами. Подлинно, сам ты не знаешь самого себя, что заслуживает великого осуждения и обвинения в глупости.

Хотел я и другие суждения пространного и тождесловного письма твоего присоединить к вышесказанному и показать, что они совершенно несогласны со здравым смыслом. Но одни из них, как бесполезные и несвязные, другие, как опровергающие сами себя, а иные, как темные и противные истине, отбросив далеко, как бы в огонь Гефеста (вулкана), скажу в заключение речи следующее. Если мы будем просить прощения в том, что дерзко и Бога прогневали, и святых оклеветали, и исповедников осудили, и Церковь злословили, то будет хорошо; а если нет, то мы, смиренные, положим руку на уста и не станем вызывать твое преподобие на второе письменное приветствие.

Чрез почтенное письмо твое мы увидели твое знатное превосходительство, а по выслушании изложенного в нем, узнали твою прекрасную душу. Подлинно, употребить такие почтительные выражения в отношении к нам, грешным, желать увидеть уничиженное лице наше, а затем и послушать спасительной беседы свойственно мужу, поистине благочестивому, и душе, стремящейся к Богу.

Как дивны дела великого и Единого Бога нашего христианского, Который призвал тебя из народа неправедного к священному познанию истины Его, таким, как казалось, невольным образом, а на самом деле, весьма добровольным; вместе со сродниками, также обратившимися, — ибо не иначе благоугодно было Божественному Промыслу исхитить вас из безбожия.

О, дивное призвание! О, достохвальное избавление! Ты изведен из тьмы в чудный свет Его; совлекшись ветхого человека (Кол.3:9) с порочными и языческими помыслами и деяниями, ты облекся во Христа, сделался христианином вместо язычника, сыном света и дня вместо сына тьмы и ночи нечестия, почитая Единого Бога, поклоняемого в Отце и Сыне и Святом Духе, избегнув нечестия многобожия и булгарского идолослужения. Затем, исповедуя, что Один из Святой Троицы, Сын и Слово Божие, по высочайшей милости к роду нашему, сделался человеком, подобным нам во всем, оставаясь в то же время совершенным Богом. Ибо Бог Отец, Бог и Сын, Бог и Дух Святый, Один Бог, а не три Бога, — да не будет, — одно по Единому Божеству, а другое по трем Лицам. Вот истинная вера христиан, уничтожающая всякое заблуждение и всякую ересь.