Однако, невзирая на такое предуведомление, почему бы не замахнуться на невозможное (37)? А потому:

Начало Празднику было положено не так, как предполагает множество безголовых историков (выдержки из мистера Шрика приводятся ниже), а именно не приказом капана Мэнзикерта I, первого правителя Амбры в год основания города. Нет, наш Праздник — эхо много более древних торжеств, устраиваемых автохтонным племенем под названием доггхе (38).

Доггхе поклонялись существу, сегодня известному как «молевая бегорыба», угрюмой разновидности кальмара, которая, по меркам беспозвоночных, примитивна, но ничего так не любит, как барахтаться в иле на дне реки и высасывать низменное пропитание из гниющих отбросов, там находимых.

По причинам, навсегда для нас утраченным (вместе с большинством доггхе), это племя полагало, что мясо бегорыбы обладает регенерирующими свойствами и укрепляет амурную силу человека, его съевшего. Пиком их ежегодных торжеств, устраиваемых приблизительно в то же время, что и сегодняшний Праздник, было избрание одного человека, который станет охотиться на бегорыбу. Учитывая, что средние молевые бегорыбы, распластавшись по речному ложу, создают круг приблизительно шести футов в диаметре и что главным их средством самозащиты является попытка затолкать как можно большую часть своего беспозвоночного тела в рот и другие отверстия врага, маловероятно, что избранник считал свой жребий большой честью. (Представьте себе, каково это: не тонуть под водой, а задыхаться?)

Без сомнения, племя Мэнзикерта, будучи, как всегда, оппортунистами, узурпировало праздник доггхе из тех практических соображений, что он знаменовал собой начала наилучшего (термин «наилучший» в данном контексте довольно относителен) периода для охоты на королевского кальмара, равно как и для того, чтобы заменить ритуалы доггхе более сильной «магией».

Из такого сомнительного источника, как написанная от третьего лица биография Дардена Кашмира «Дарден влюбленный» (39), можно извлечь несколько дополнительных «фактов»:

Помимо очевидных ошибок в этом идиотском пассаже, я указал бы на жалкую сексуальность описания. Никаких состязаний такого рода не происходит, разве что между слогами в разгоряченной ультрадекадентской гиперсексуальной прозе. Выражения «сезона нереста» и «территории похоти» наводят на мысль о многощупальцевых оргиях пульсирующих, переплетенных и елозящих в иле тел. Увы, королевские кальмары находят себе одну подругу на всю жизнь и для продолжения рода не собираются большими группами (40). Только «овдовевшие» или «неженатые» кальмары подыскивают себе подругу или друга, но и только лишь в ходе одиноких, разбросанных по большому пространству ритуалов, которые имеют место в совершенно иное время года.

Нет, факт в том, что собрания кальмаров на момент Праздника больше походят на организованный созыв конференции — конференции кальмаров, во время которой имеет место напряженнейшее световое общение, но почти никакой сексуальной активности.

Невозможно преувеличить опасности, поджидающие того, кто нарушит ход подобного собрания с целью охоты. В один год Амбра потеряла двадцать кораблей и более шестисот моряков. В среднем результатом сезона охоты на кальмара становится самое малое тридцать погибших и утрата более десяти кораблей (41). Изучая статистику, даже небрежный исследователь не может не задуматься: а не собираются ли королевские кальмары для охоты на людей?

Какую же выгоду получает Амбра, ежегодно принося в жертву людей и ресурсы? Ответ: изобилие продуктов, начиная от шкур, используемых как воздухонепроницаемые сосуды, и мяса, продаваемого Халифской империи, и кончая новым экспериментальным горючим для моторных повозок, полученным «Промышленным филиалом „Хоэгботтон и Сыновья“» из масла и чернил кальмара. Каждая часть кальмара используется в производстве того или иного продукта, даже клюв, будучи истолчен, становится ключевым ингредиентом экспортной парфюмерии, средства от которой в последние годы дали значительное денежное вливание в экономику Амбры (а на исследования беспозвоночных почти ничего не перепало).

В дополнение к охоте (и возможно, в противовес ее непредсказуемому результату) Амбра и другие южные речные города одно время экспериментировали с кальмаровыми фермами. Подобные попытки разводить кальмаров в полуневоле изначально были обречены на провал: фермы требовали слишком много места, блокировали судоходство, а сами кальмары в лучшем случае отказывались сотрудничать.

Депрессивно знакомый сценарий, повторявшийся на протяжении моей жизни со всеми предметами моих желаний: кальмаровые фермы памятны мне именно потому, что поначалу мне не позволяли приближаться к ним достаточно близко, дабы удовлетворить мое любопытство (а когда наконец позволили, я не мог насладиться увиденным).

У меня перед глазами еще стоит та картина: в обрамлении окна запертой библиотеки на третьем этаже река Моль петляет по огромной равнине на западе. Невооруженным взглядом я мог различить лишь блеск металла на солнце и выглядывающие из воды части фермы: верхушки гигантских стальных клеток и белые понтоны, их разделявшие и поддерживавшие. Вокруг этих клеток (из которых, как я себе воображал, иногда высовывался кончик щупальца) расхаживали кальмарщики в красных сапогах, комбинезонах, толстых рукавицах и широкополых шляпах. Целеустремленное внимание, с которым они выполняли свою работу, лишь подчеркивало опасность разведения кальмаров.