— Вообрази, что такое проделывали бы с джазом, — возмущался он. — Никогда!

— Не слишком ли много снобизма у такого свободолюбивого радикала? — подтрунивала я.

— Что же теперь, терпеть всех этих идиотов, которые съехались отовсюду, от Леблона до Мадурейры, и бренчат тут на своих пластмассовых бубнах? — рычал Фабио. — Снобизм тут ни при чем, это же самое настоящее шумовое загрязнение. Подожди, ты еще поймешь, о чем я.

Он нехотя таскался со мной по школам самбы, говоря, что делает это только ради меня, а закончилось все это тем, что я с трудом утащила его из зала, где он отплясывал с дюжиной сверкающих мулаточек. Подозреваю, что втайне Фабио лелеял мечту стать партнером прекрасной porta bandeira, красавицы, открывающей шествие, но он был слишком свободолюбив, чтобы примкнуть к школе. Школы — организации боевые, со строгой иерархией, возглавляют их президенты и вице-президенты, в них имеются всевозможные отделы, должности и титулы, так что Фабио Баррето, примкни он к одной из них, в определенный момент был бы вынужден поступиться своей свободой, а его индивидуальность была бы подавлена.

Вокруг царило такое воодушевление, что трудно было удержаться на ногах, чтобы тебя не смели. В больших школах насчитывалось до пяти тысяч выступающих: солирующий певец; три вокалиста на подпевке; трое музыкантов, играющих на кавакинью; три гитариста; восемь машин-платформ с аллегорическими живыми картинами; пятнадцать танцоров «в авангарде»; шестьдесят танцовщиц в обтягивающих стрингах; сотня bahianas [73] — пожилых толстых негритянок в белоснежных платьях с пышными юбками; одна знаменосная красавица и ее партнер; еще платформы с толкущимися на них новоиспеченными знаменитостями; неопределенное количество представителей «старой гвардии» (включая тех очаровательных дам из Мангейры, которых я повстречала там несколько месяцев назад). И это не считая неуклюжих американцев — «сколько ни придет, лишними не будут», — которые оплатили свое участие в веселье. Вокруг них вьется еще тысячи три, а то и четыре местных, для которых американцы спонсоры оплатили костюмы; три сотни изумительно согласованно и синхронно играющих барабанщиков — большие барабаны, маленькие барабанчики, барабаны, которые пронзительно визжат, и барабаны, грохочущие, словно гром небесный. А еще шесть помощников дирижера, десяток-другой распорядителей, чья функция — дотолкать всю эту толпу до финишной черты за восемьдесят минут; одна блистательная Королева барабанов и один очень-очень манерный и женоподобный главный хореограф.

Карнавал — страсть, которой отдаются без остатка. Подготовка к нему в обстановке строжайшей секретности начинается на другой же день после того, как отгремит предыдущий Карнавал, и, за исключением нескольких организаторов, или Carnavalescoc, все работают без оплаты. Актеры, портнихи и белошвейки, рабочие — изготовители платформ, повара и шоферы — все трудятся для души, из любви к искусству, а оборудование и материалы оплачивают bicheiros, местные мафиози, контролирующие в Рио jogo do bicho — традиционный игорный бизнес, включающий угадывание чисел в пределах сотни и все более популярные игральные автоматы.

По-настоящему Фабио питал слабость лишь к одной школе — школе самбы Мангейры. Ленточки с ее цветами — аляповатое сочетание ядовито-розового и изумрудно-зеленого, надеть которое осмелился бы, наверное, только очень смуглый человек с африканскими корнями, — висели у него по всей спальне. Футболку прошлого года, нейлоновую, с хаотичным нагромождением фламинго и джунглей, наш ярый противник карнавалов сносил чуть ли не до дыр.

Густаво не был таким скромником. Он любил школы самбы. Горы блесток, пайеток и перьев, головные уборы из папье-маше, улыбки в тридцать два зуба и красочная религиозная символика — перед всем этим он просто не мог устоять. Однажды Густаво заметил: «Карнавал заставляет нас забыть себя», и этим было сказано всё.

Карнавал, равно как и футбол — еще один вид опиума для народа, — постоянно подвергается нападкам бразильских интеллектуалов. Они усматривают в нем главную причину того, почему богатая, казалось бы, страна пребывает в такой экономической пропасти. Впрочем, ситуация, когда веселые и красочные празднества используют, чтобы подсластить жизнь нищего населения, стара как мир. В античном Риме были гладиаторские бои, в Испании — коррида, все верно, но только бразильцы ухитрились растянуть свой Карнавал чуть ли не на треть года. А если послушать Густаво, так даже и больше.

— Скучные, мелкие людишки, как вы можете не любить Карнавал? — обрушился он, когда я попыталась заговорила с ним о дискуссиях в газетах. — Посмотри на эти блестки. Разве что-то в них может не нравиться?

Густаво радовали все школы — любимую состоятельными горожанами Салгейру и Тижуку, фаворитку рабочего класса Портелу, расположенную совсем рядом в Мадурейрой (возле дома маэстро Арареи), даже традиционалистскую Мангейру, — он побывал повсюду в поисках вдохновения и идей для подготовки собственного ежегодного костюмированного бала, приуроченного к Карнавалу.

Костюмы были закуплены в квартале рынков Сахара, названного так из-за арабских иммигрантов, которые обосновались здесь в пятидесятые и развернули торговлю. Это и впрямь напоминало шумный и пестрый восточный базар. По проходам разносились резкие гортанные крики, покупатели, жестикулируя, торговались с продавцами, а у прилавков толпились женщины, рассматривая рулоны «леопардовой шкуры», меха, розового тюля и зеленого, как лайм, атласа с блестками, серебряные галуны и золотую тесьму. Дети перебирали связки лент, блестки и перья, самозабвенно копались в развалах стразов, пайеток, мишуры, а деловые люди тем временем выстраивались в очередь к тем лавкам, где торговали готовым платьем. Я услышала, как один покупатель пробасил: «Пожалуйста, двух медсестер и одну исполнительницу танца живота». «Доктора», «полицейские», «цыганки», «пираты» и «ковбои» были хорошо знакомыми, давними фаворитами, как и костюм маландру, и классическое карнавальное бикини в блестках и с головным убором из перьев. Но здесь же валялись горы масок Бен Ладена и пластмассовые младенцы на тот случай, если кто захочет соорудить костюм эксцентричный и безвкусный. Правило было только одно: чем меньше надето, тем лучше; наряду с масками политиков, ролевыми атрибутами и просто красотой наиважнейшим и непременным атрибутом карнавального костюма является демонстрация обнаженного тела.

— Я это никогда не надену, — твердо уверила я Густаво после того, как примерила грандиозный лиф, рассчитанный на Памелу Андерсон, единственными непрозрачными фрагментами которого были две блестки-звездочки, прикрывающие соски. Вторая часть костюма, Т-образная полосочка из блесток с бисерной занавесочкой, все еще висела в гардеробной, вселяя в меня ужас.

— Почему?

— Этого явно недостаточно!

Густаво разразился гомерическим хохотом.

— Конечно, недостаточно, — воскликнул он. — Но ведь это же не все! А ты и вправду решила, что я выпущу тебя голой?