— А как быть с ребенком?

— Я выращу ребенка в деревне, а Нэвил может возобновить ту жизнь, которая его устраивает, где угодно.

— Подобный договор не является чем-то из ряда вон выходящим для моих друзей и детей, так что если он тебя устраивает, что ж, желаю тебе счастья, — спокойно произнесла леди Мириам. — А теперь давай поговорим о Мэтью. Я хочу кое-что предложить.

Леди Мириам рассказала Колби о докторе Уильяме Лоренсе из больницы св. Бартоломея в Лондоне, известного и глубокоуважаемого коллеги ее личного доктора Кордея.

— Уильяма считают чуть ли не чудотворцем и самым знаменитым хирургом. С твоего разрешения я напишу ему и попрошу приехать сюда.

Колби соскользнула со своего стула, положила голову на колени леди Мириам, и залилась слезами. Пожилая леди гладила ее густые темные волосы, тихо приговаривая что-то успокаивающее, стараясь снять страшное напряжение.

Под покровом ночи Колби впустила Эванса и Пирса через боковую дверь Броули.

Когда она обнаружила, что Пирс всего лишь слабый старик, в груди у нее все оборвалось. На первый взгляд в нем не было ничего, что внушало бы уверенность, пока она не встретила его взгляд, сверкнувший умом и хитростью.

В пустой комнате рядом с дверью, прежде чем зажечь маленькую свечку, она плотно задернула шторы.

— Спасибо, что пришли.

— Я не мог остаться в стороне, — отозвался Шэд Пирс. — Вы думаете, пожар устроил Пэнэман? Загнанный зверь вполне способен на такое.

Слова Пирса доставили Колби гораздо больше удовольствия, чем он мог бы предположить. Он поддержал ее отношение к Пэнэману и укрепил веру в правильность принятого ею решения.

— Что ты предлагаешь, Шэд? — Она решила просто положиться на него, скрепляя тем самым заключенную сделку. Возможно, он, несмотря ни на что, вполне достойный соперник объекта ее охоты. К тому же, его очевидная ненависть к Пэнэману, казалось, не уступала ее собственной.

— Я найду его.

— Мы можем начать сегодня вечером?

— Вы оставите след, который заметит даже ребенок. — Он даже не пытался скрыть своего пренебрежения.

— Я настаиваю на том, чтобы идти с тобой, — категорично заявила Колби.

— Нет. — Пирс поставил свой стакан и собрался уходить. Он был норовистым человеком, как и предупреждал Эванс. Она сама теперь убедилась.

— Ты можешь начать прямо сейчас? — спросила она умоляющим тоном.

— Эванс, ты уходишь первым и из другой части дома, а вы, хозяйка, отправляетесь в постель. Если я прав, старый бирюк наблюдает за домом, и если мы пойдем в разные стороны, ему не удастся так запросто нас выследить.

— Когда вы сможете сообщить мне, что вам удалось узнать? — Колби не могла удержаться от вопроса, хотя прекрасно понимала, что с Пирсом нельзя обращаться так, как с другими людьми.

— Когда будет что сообщать.

Колби засмеялась и проводила Эванса. Пирс был таким же прямодушным, как и она сама, и ей нравилась его уверенность в себе. По крайней мере, сегодня вечером она сможет лечь спать, чувствуя себя в безопасности впервые с момента возвращения. Может быть, та безысходность, что поселилась в ее душе после возвращения домой, отпустит ее в достаточной мере, чтобы позволить спокойно выспаться.

Ближе к рассвету ей приснился Нэвил, и она пробудилась. Свернувшись клубочком, Колби сжалась от стыда и разочарования, желая, чтобы ее тело и душа освоились с этой жизнью, лишенной физической любви.

— Колби, ты заболела? — позвал Мэтью со своей кровати.

— Все в порядке, дорогой, — отозвалась она. Но все было совсем не так.

На последнем участке пути Нэвила в Лондон его настигла неистовая буря, вполне соответствовавшая его настроению. Он отказался пересесть в экипаж и промок до нитки. Дома слуги уложили его в медную ванну и надолго оставили отогреваться. А затем горячая еда и питье принесли облегчение его ноющим мышцам, но не более того. Намереваясь заснуть, он развалился в большом кожаном кресле с подлокотниками, вытянув длинные ноги в сторону гудящего огня. Однако мозг не подчинялся ему: единственное, чего он хотел — быть в Моуртон-хаус, а единственное, о чем мог думать — о Колби и ее семье.

Он открыто признавал свою трусость. Ничего в мире не желал он так сильно, как быть с ней и заслужить ее любовь. Ад войны казался ничтожным по сравнению с тем кошмаром, через который ему придется пройти, если эти прекрасные аметистовые глаза, способные подавить честолюбие дьявола, возьмут над ним верх и прикажут бежать из собственного дома. Причем для этого ей не придется шевельнуть даже пальцем.

Она поступила совершенно естественно, просто не захотела иметь с ним ничего общего. Он оттолкнул ее, и теперь ничем не мог заполнить пустоту, которую она оставила в его жизни.

С той поры любая уловка, какую бы он ни придумал, оказывалась глупой, была порождением отчаяния и отвергалась как абсолютно бесполезная. Вряд ли Колби заинтересует, скольких драконов он убил в себе, сколько романтических стихов сочинил. Она пройдет лишнюю милю, лишь бы избежать россыпи драгоценных камней у себя под ногами. Другая женщина, может быть, и выслушала бы его, но только не Колби. Для нее он навсегда останется бесчувственным чурбаном, каким был с первого дня их знакомства, и этот его образ останется неизменным в ее глазах, независимо от того, сделает он что-нибудь, чтобы изменить его, или нет.