— Да уж.

— У кого еще ключи от твоей квартиры?

— Только у меня.

— А как насчет Рэнди Мессинджер?

— Ну, она никогда не стала бы делать такую подлянку. И потом, этот замок, «Фокс», новый и появился уже после того, как наша любовь сошла на нет. Да ведь ты сам мне его ставил, помнишь?

— И ты точно заперла его, когда уходила, а потом, вернувшись, отперла?

— Совершенно точно.

— Может, все-таки не до конца провернула ключ, язычок соскользнул и…

— Да нет, Берн, точно тебе говорю. Замок был заперт, и мне пришлось отпирать.

— Так значит, Рэнди можно исключить из числа подозреваемых?

— Она вообще на такое не способна.

— Ладно. Но ведь кто-то мог сделать дубликат с ее ключа. Кстати, а мой наборчик не пропал? — Я пошел и проверил, и набор оказался в целости. Я вернулся и заметил свой атташе-кейс, прислоненный к дивану. Если продать его содержимое по полной рыночной стоимости, то удастся выручить примерно две пятых той суммы, которую просят за бывшего в употреблении бирманского кота.

О, Господи, подумал я.

— Прими пару таблеток аспирина, — сказал я Кэролайн. — А если хочешь еще выпить, советую добавить горячей воды с сахаром. Будешь лучше спать.

— Спать?

— Ага, и чем скорее ты уснешь, тем лучше. Можешь ложиться на кровать, я посплю на кушетке.

— Ой, не валяй дурака, Берн, — сказала она. — Я вполне могу поспать и на кушетке. Но только этого все равно не будет, потому что ложиться я не собираюсь и оставаться у тебя просто не могу. Они обещали позвонить утром.

— Вот поэтому я и хочу, чтоб ты легла. Тогда наутро голова у тебя будет ясная.

— А знаешь что, Берни? Хочешь, поделюсь одним секретом? Никакой ясной головы утром у меня не будет. Она будет как футбольный мяч, по которому только что врезал Пеле.

— Ну что же, — заметил я, — хоть моя будет ясная. Одна ясная голова все равно лучше, чем ни одной. Аспирин в ванной, в аптечке.

— Самое подходящее для него место. Могу побиться об заклад, ты из тех типов, кто держит молоко в холодильнике, а мыло — в мыльнице.

— А пока я приготовлю тебе горячий пунш.

— Ты что, не слышал, что я сказала? Я должна быть дома. Утром они будут звонить.

— Позвонят сюда.

— Но с чего это они будут звонить сюда?

— Да с того, что у тебя нет четверти миллиона долларов, — ответил я. — Кто, скажи на милость, мог спутать тебя с Дэвидом Рокфеллером? Тот, кто хочет получить за Арчи такой жирный куш, очевидно, предполагает, что ты можешь украсть эти деньги. А это, в свою очередь, означает следующее: им известно, что у тебя имеется друг, специализирующийся по этому делу. А это значит, они позвонят сюда. Так что давай-ка, выпей вот это. Прими аспирин и отправляйся в постель.

— Но я не захватила пижамы. У тебя найдется что-нибудь вроде рубашки, в чем можно спать?

— Конечно.

— И спать что-то совсем не хочется. Уже предвижу, как буду крутиться и вертеться, стараясь уснуть.

Минут через пять она уже храпела.

Объявление на прилавке гласило, что пожертвование должно составлять два доллара пятьдесят центов. «Жертвуйте, кто сколько может, больше или меньше, — следовал совет, — но вы обязаны внести свою лепту». Тип, стоявший перед нами, со звоном швырнул на прилавок монету в двадцать центов. Распорядитель принялся было что-то доказывать ему, но наш тип, по всей видимости, был не слишком расположен вступать в дискуссию.

— Читай, что тут написано, сынок, — кисло заметил он. — Куда только ни сунешься, обязательно столкнешься с паразитизмом. Думаешь, у меня в карманах денег куры не клюют? Тебя что, уже наняли на постоянную должность?

— Пока нет.

— Так вот, тогда живи и учись. Я — художник. И эти двадцать центов и есть моя скромная лепта. Или бери и говори спасибо, или в следующий раз больше цента тебе не видать.

— О, но так же нельзя, мистер Тернквист! — возмутился распорядитель. — Иначе у нас весь бюджет полетит к чертям!

— Ты что, меня знаешь?

— Да кто ж вас не знает, мистер Тернквист… — Тяжкий вздох. — Каждый знает.

Он взял монету Тернквиста и дал ему взамен маленький желтый значок на булавке. Тернквист повернулся к нам лицом и вколол булавку в нагрудный карман пиджака из магазина для бедных. Пиджак был какого-то мутно-сероватого цвета и вполне гармонировал с брюками — тоже из магазина для бедных. Потом он вдруг улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы. Еще у него была борода, узенькая, козлиная и какая-то ощипанная, тоном рыжее, чем ржаво-каштановые волосы, причем проблески седины в ней были более заметны. На остальных частях лица красовалась щетина трехдневной давности.