Ведь Странник ушел в мир. Алтарь пуст, холоден, наверное, даже разрушен. Последние жрецы и жрицы – их титулы держались в тайне из опасения погромов – унесли традиции своего гнозиса в могилы, не найдя учеников.

«Владыка Оплотов ушел в мир. Он среди нас. Отныне не будет поклонения, не будет жрецов и храмов. Отныне Странник сможет отведать только собственную кровь. Он предал нас.

Предал всех нас».

Но шепот не пропал. Шепот отзывался эхом в разуме бога при каждом произнесении его имени, каждой молитве, проклятии; он мог ощущать трепет силы – насмешку над тем, что он держал в руках, над яростным огнем кровавых жертвоприношений, над живой и горячей верой. Да, бывают времена, когда он ощущает сожаление. Всё, что он добровольно и так охотно сдал…

Владыка Плиток, Ходок среди Оплотов. Но Оплоты пришли в упадок, их сила забыта, похоронена под слоями прошедших веков. «И я тоже поблек, я пойман этим куском земли, жалкой империей на задворках одного континента. Я ушел в мир… но мир постарел».

Он стоял, смотрел на стену в конце коридора. Еще несколько нерешительных ударов сердца… он двинулся вперед…

И оказался во тьме. Сухой воздух першил в горле. Когда-то давно ему нужны были плитки, чтобы пройти сквозь прочную каменную стену. Когда-то давно его силы казались новыми, он был преисполнен возможностей; когда-то он, как казалось, мог кроить и перекраивать мир. Что за дерзость. Она отражала все атаки реальности. До поры.

Он все еще держится за свои заблуждения. Проклятие богов. Он мог забавляться: подтолкнуть там, потянуть тут, а потом стать в сторонке и глядеть, как изменяется сплетение судеб, как струны дрожат от его прикосновений. Но так делать все труднее. Мир сопротивляется. «Потому что я последний. Я последняя нить, тянущаяся назад, к Оплотам». Но если нить вдруг будет перерезана, притяжение оборвется, оставив его свободным… он выйдет, шатаясь, на свет дневной… что тогда?

Странник взмахнул рукой – и пламя снова вырвалось из подобных раковинам ниш в основании купола, отбросило трепещущие тени на мозаики пола. Алтарь на высоком подножии познал касания молота. Страннику казалось: разбитые камни до сих пор вопиют и обвиняют. «Кто кому служит, чтоб вас? Я вышел к вам, чтобы все изменить – я мог принести мудрость, всю, какой наделен. Я думал… я думал, мир будет благодарен.

Но вы предпочитали лить кровь во имя мое. Мои слова встали на вашем пути; мои крики, просьбы о милости к падшим – о, как они разъярили вас!»

Мысли его прервались. Волосы на затылке встали дыбом. «Что это? Я не один…»

Тихий смех донесся со стороны одного из приделов. Он медленно повернулся.

Скорчившийся там человек скорее походил на огра: широкие плечи в щетине черных волос, сутулая, очень короткая шея, голова – булыжник. Нижняя челюсть, скрытая курчавой бородой и усами, сильно выступала вперед; торчали кверху желтые клыки, раздвигая губы и густые волосы. Корявые руки с ободранными костяшками кулаков доставали до пола.

От существа доносилась кислая звериная вонь.

Странник прищурился, пытаясь пронизать взором сумрак, увидеть узко посаженные глаза под тяжелыми надбровьями. Тусклый блеск, словно два не ограненных граната. – Это мой храм, – сказал он. – Не припоминаю, что звал… гостей.

Раздался новый смешок. В нем нет юмора, понял Странник. Горечь, густая и жгучая, защипала ноздри.

– Помню тебя. – Голос существа звучал низко и раскатисто. – И знаю это место. Я помню, каким оно было. Безопасным. Но кто сейчас помнит Оплоты? Кто знает достаточно, чтобы заподозрить? О, они могут загнать меня, если захотят – да, в конце концов меня отыщут, я знаю. Может, скоро. Еще скорее, раз меня нашел ты, Владыка Плиток. Знаешь, он мог вернуть меня, как и другие… дары. Но он не сумел. – Смех получился резким. – Типичное свойство смертных.

Голос доносился не из пасти огра – этот неуклюжий, тяжелый голос раздавался в голове Странника. Это и к лучшему – такие клыки исказили бы до неузнаваемости каждое слово… – Ты бог.

Снова смех. – Я бог.

– Ты сошел в мир.

– Не по собственному выбору, Владыка Плиток. Не как ты.

– А.

– И мои поклонники умерли – о, как они умирали! Их кровь оросила земли половины мира. И я ничего не смог сделать. Не могу.

– Уже кое-что, – заметил Странник, – если ты можешь удерживаться в столь скромной форме. Но надолго ли сохранится контроль? Как скоро ты взорвешь пределы моего храма? Как скоро ты предстанешь перед взорами всех, расталкивая плечами облака, стирая горы во прах…

– К тому времени я буду далеко отсюда, Владыка Плиток.

Улыбка Странника была кривой. – Какое облегчение, бог…

– Ты выжил, – сказал бог. – Так долго. Почему?

– Увы, мои советы для тебя будут бесполезны. Сила быстро исчезает. Она уже жестоко ранена – тому свидетельством погромы Форкрул Ассейлами моих поклонников. Мысль о втором подобном поражении была непереносима… и я добровольно отказался почти от всего. Это делает меня бессильным за пределами города и небольшого отрезка реки. Так что я не представляю угрозы ни для кого. «Даже для тебя, клыкастый». Но ты не сможешь выбрать то же самое. Им нужна сырая сила твоей крови – и они желают разбрызгать ее, прежде чем выпить, прежде чем искупаться в остатках тебя.

– Да. Меня ожидает последняя битва. Ну, об этом я не жалею.

«Счастливчик». – Битва. И… война?

В мыслях бога ощущалось оживление. – Действительно, Владыка Плиток. Война. Этого достаточно, чтобы сердце налилось жизнью и голодом. Как же иначе? Я Летний Вепрь, Повелитель Полчищ на Поле Брани. Хор умирающих… ах, Владыка, радуйся, что это будет далеко отсюда.

– Не уверен.

Плечи бога дернулись. Странник нахмурился, спросив: – И сколько ты намерен оставаться здесь?