Они сдвинули койки – сегодня ночью мужлан и его сучка ерзали друг по дружке склизкими чреслами. Как мило. Она подошла ближе, поводила глазами, отыскивая Сендалат – слева, ближе к ней. Очень удобно.

Фаэд вскинула нож.

В ее уме мелькали сцены, скорбные списки равнодушных поступков старухи, каждый из которых унижал Фаэд, почти что обнажал тщательно таимые страхи – никто не смеет делать так, никто не смеет смеяться над ней! В глазах старухи все время плескался смех, иногда вырываясь наружу. Все эти обиды… да, пришло время расплатиться. Сразу, одним ударом ножа.

Она подняла нож еще выше, перевела дыхание…

И опустила.

Рука Нимандера метнулась, хватая ее запястье, сжимая все сильнее – она развернулась, оскалилась, глаза сверкнули яростью и ужасом. Ее рука – тонкая, похожая на костлявую змею – извивались и дергалась, пытаясь развернуть клинок против Нимандера. Он дернул – кость сломалась с мерзким скрежетом и хрустом.

Нож звякнул о деревянный пол.

Нимандер навалился, всей тяжестью тела вдавив Фаэд в пол около кроватей. Она попыталась выцарапать ему глаза. Анди выпустил сломанное запястье и схватился за другое. Оно немедленно хрустнуло.

Фаэд не закричала. Как ни странно, он не издавала ни звука – только хрипло дышала.

Нимандер прижал ее коленом и сомкнул руки на горле. Начал душить.

«Довольно, Фаэд. Я поступлю так, как поступил бы Аномандер Рейк. Или Сильхас Руин. Как сама Сендалат, проснись она. Я сделаю это, потому что знаю тебя – вот сейчас вижу в выпученных глазах, в которые словно перетекло все твое сознание – я вижу истину о тебе.

Вижу твою пустоту.

Твоя мать взирает в ужасе на собственное отродье. Взирает недоверчиво, отчаянно надеясь, что ошиблась, что все мы ошибаемся, что ты на такая, какой кажешься. Но это бесполезно. Для тебя. Для нее.

Да, смотри мне в глаза, Фаэд, и знай – я вижу тебя.

Насквозь…»

Его потянули в сторону. От Фаэд. Ладони болезненно сжались, потеряв добычу – он попал в мускулистые объятия, его оттащили от опухшей, хрипло дышащей Фаэд – горло бедной Фаэд, вероятно, непоправимо повреждено, и каждый вздох – сущая мука…

Но она жива. Он упустил шанс. Сейчас его убьют.

Сендалат закричала – он понял, что она уже некоторое время кричит на него. Она проснулась от криков Фаэд, когда он сломал ей второе запястье – конечно же, та вовсе не молчала, сломанные кости всегда берут свое, подчиняя даже бездушную тварь, какова Фаэд – она вопила, а он не слышал ничего, кроме плеска весел и команд надсмотрщика!

«И что теперь? Что они сделают?»

– Нимандер!

Он уставился на Сендалат, изучая ее лицо словно лицо незнакомки.

Вифал плотно охватил его ручищами, но Нимандер не пытался бороться. Слишком поздно.

Фаэд упала. В воздухе возник запах рвоты.

Кто-то колотил в дверь – оказывается, Нимандер мудро запер ее за собой, прокравшись в комнату.

Сендалат крикнула, что все в порядке – несчастный случай, но сейчас все спокойно.

– Но руки бедной Фаэд сломаны. Это увидят все.

– Не сейчас, Вифал.

– Он обмяк у меня в руках, жена. Отпустить?

– Да, но будь начеку.

«Я начеку, не беспокойся…»

Сендалат, встав между Нимандером и кашляющей, хрипящей Фаэд, охватила его голову руками, всмотрелась в глаза.

«Что ты видишь, Сендалат Друкорлат? Драгоценные камни, святящиеся чудными откровениями? Провалы, шепчущие, что погружение станет бесконечным, что душа бездонна? Гребите, дурни! Мы тонем! О, не хихикай, Нимандер! Не надо. Оставайся таким, каков ты есть. Немым. Тупым. Что она видит? Ничего, разумеется».

– Нимандер.

– Все в порядке, – отозвался он. – Можете меня убивать.

В ее взоре мелькнуло что-то странное. Что-то вроде ужаса. – Нет, Нимандер. Слушай. Я хочу знать, что тут случилось. Почему ты в моей комнате?

«Ну, я следовал за ней. Я оставался бодрствующим – я уже привык. Я слежу за ней дни и ночи, дни и ночи. Смотрю, как она спит, смотрю, как просыпается, как хватает нож и улыбается тьме. Тьме наследия, тьме измены.

Я не помню, когда спал в последний раз, Сендалат Друкорлат.

Я должен бдеть, постоянно бдеть. Из-за Фаэд».