— Забор на периметре серьезный, — вздохнул лаборант. — Я так навскидку прикинул, в целом шансов у нее один из десяти…

«Забор… А за забором сориентироваться, да выйти из города незамеченной? — подумал Павлов. — Запомнила ли она дорогу? Хотя чего там запоминать, дуй прямо, не ошибешься, и Шаронов нарочно ехал очень медленно. Только вот что потом? Авантюра. На самом деле один шанс из ста. Но я уродом буду, если не попробую дать Катьке этот шанс».

— …но попробовать надо. Не идти же бойцовому коту тупо на заклание как овечке какой-нибудь?

— Верно мыслишь, — согласился Павлов. — Меня сейчас наверное вызовут, ты подожди минут десять и приступай.

Тут-то его и вызвали.

Временно отстраненный завлаб Павлов, кутаясь в старую пуховку, сидел на крыльце своего коттеджа. Было холодно. Очень холодно внутри. Павлов немного выпил, это не помогло.

Пронзительно яркий, режущий глаза осенний день наконец-то перешел в вечер, будто для контраста тусклый и бесцветный.

Павлову уже звонили все, кто был обязан это сделать по долгу службы. И еще Бондарчук. Некоторое время генерал завлаба материл, потом разразился жалобами, потом долго молчал, и наконец спросил:

— Ну, и как дела?

— Жду больших неприятностей, — честно сказал Павлов. — Средней тяжести уже позади. Ты это… Прости меня, если можешь.

— На дураков не обижаются. И вообще, что за настроения? Будто умирающий. Глядишь, еще поработаем!

Павлову такое навязчивое дружелюбие и могучий оптимизм встали поперек горла, и он поспешил свернуть разговор. Генерал, похоже, легко отделался. А у завлаба основные неприятности точно были впереди.

Бондарчук звонил около двенадцати. На тот час Катьку уже искали по всему городу. Искали с одной целью — убить. Признали опасной. То, что у дома Павлова не было засады, объяснялось просто — зам по режиму в суматохе не удосужился выяснить, где кошка полдня болталась вчера. А наряд с КПП, похоже, не рискнул доложить, что хотя уехал образец чин чинарем в генеральской «Волге», зато вернулся с серьезнейшим нарушением, на частном автомобиле в компании двоих пьяных ученых. Включилась круговая порука — охранникам невыгодно было признаваться в недоносительстве, да и Павлов им тогда литр водки дал, чтобы не скучали ночью.

Павлов удрал с работы, симулировав недомогание. Ему стало плохо в кабинете директора. На нервной почве, наверное. Директор отпустил его мигом. Будто об этом и мечтал — убрать негодяя с глаз долой.

Тем более, в хозяйстве Павлова был такой ажур, что сдать подтему «К10Р» ликвидаторам запросто мог и заместитель.

Павлов сел у себя на крылечке и стал ждать. То ли Катьку, то ли большие неприятности, то ли все сразу.

Дождался он к обеду. Это получилось чертовски несправедливо и очень больно, но так, наверное, и должно было выйти. Для полноты картины. Павлов как раз думал, не разогреть ли себе пожевать, и тут услышал выстрелы.

Стреляли недалеко, на окраине коттеджного поселка, в лесочке, отделяющем зону частных домов от городской черты. Били очередями сразу несколько автоматов.

В грузного и одышливого завлаба словно вселился бес. Павлов рванул на задворки, махом одолел соседский забор, пробежал через участок, взял еще одно препятствие, и так несколько раз. Кое-что он поломал и обрушил, напугал до смерти одну домохозяйку, счастливо разминулся с обалдевшим от его наглости ротвейлером… И вдруг оказался нос к носу с бывшим завлабом, а ныне консультантом обезьянника, матерым шизофреником и отпетым лжеученым. Павлов и знать не знал, что дедушка тут живет. Голованов стоял посреди участка и глядел в ту сторону, где как раз перестали стрелять. Точнее, уже поворачивался к непрошеному гостю.

Павлов ему несколько штакетин из забора вынес — спасибо, весь не повалил.

— Ы… Ы… Ы… — попытался он сказать «извините», и почувствовал, до чего запыхался — сейчас упадет.

— Твое изделие грохнули? — спросил Голованов.

— Ы-ы… — кивнул Павлов.

— Кошку?! Сволочи. Так чего стоишь! Беги, парень! И он побежал.

Милиционеры выглядели плохо, они были очень сильно напуганы, и даже к изрешеченному зверю боялись приблизиться. Каких ужасов им про Катьку наговорили, можно было только догадываться. Павлов распихал вооруженных мужчин, упал на колени, протянул руки к Катьке и чуть не свалился замертво. Ему реально стало плохо.

А Катька… Это оказалась уже не она. Просто останки трехцветного рыжика. Окровавленная туша, изорванная пулями. Ничего похожего на любимую кошку Павлова.

Катьки больше не было на этой земле.

Павлов заплакал. Его с трудом оттащили, надавали пощечин, бросили в грязь, он смутно расслышал фразу «приезжайте скорее, у нас тут какой-то псих в истерике бьется». Хватило сил произнести «Я из института». Институт в окрестностях был понятно, какой, отношение к Павлову сразу переменилось, а тут и старший товарищ подоспел.

— Не боевая, — определил Голованов, едва взглянув на Катьку. — Что ж вы, щенята? Игрушку расстреляли. Большую красивую игрушку.

— А мы знали? Приказано было сразу на поражение… А она как выскочит! Здоровая, прямо тигр!

— Дурачье нестроевое ограниченно годное! — рявкнул Голованов. — «Выскочит»! «Тигр»! Боевая так бы не подставилась! Или положила бы вас тут одной левой… Стыдно, молодые люди. Кого убили? А? Позорище. Эй, Павлов! Кончай реветь, пошли. Домой тебя отведу.