— Хотя бы нижнее белье, — рассмеялась Елена. — И все остальное тоже. Покупки следует делать в спокойном состоянии, не дергаясь каждые пять минут на стандартное: «Ну пошли же, сколько можно выбирать, скоро уже магазин закроется!»

— Намек понял, — сказал Данилов. — Кстати, Лен, я все ждал, пока ты сама расскажешь, но теперь уж спрошу – как у тебя дела на новой работе?

— Нормально, — без особого энтузиазма ответила Елена.

— Этот ответ я уже слышал, но хотелось бы чуть подробнее. Я, если честно, просто изнываю от любопытства. И если хочешь, даже волнуюсь. А то, что ты отмалчиваешься, я склонен расценивать как весьма дурной знак.

— Это не регион, а настоящие Авгиевы конюшни, — не сразу ответила Елена. — Зачищаешь-зачищаешь, а конца не видно. Гераклу было хорошо – запрудил реку и смыл все дерьмо, а мне его приходится ковшиком вычерпывать. Постепенно и осторожно, а то ведь если всех, без разбора, взять, да смыть, то вся работа встанет. Ситуация неоднозначная. Если смотреть чисто формально – то все вроде бы как и ничего, ну, бывают отдельные срывы, без которых ни одна работа не обходится. Если же вдуматься и проанализировать, то начинаешь понимать, что далеко не все так хорошо, и срывы изо дня в день те же самые, с одними и теми же людьми и вообще, все катится куда-то в пропасть… Примерно та же ситуация, что была на подстанции в начале моего заведования, только масштабы шире, нарушений больше, и скрытое противодействие не то чтобы сильнее, но как-то многограннее. Если сейчас начать рассказывать, то это получится нытье пополам с неосуществленными мечтами… Нет, ну если приспичило тебе протереть стекло, то зачем это делать посреди дороги?! Но как только я добьюсь желаемого, я сразу же замучаю тебя рассказами о том, какая я умница. Обещаю!

— Буду ждать, — ответил Данилов; помолчал немного и все же спросил: – Не жалеешь, что согласилась?

— Нет. Снявши голову, как ты любишь говорить, по волосам не плачут. Даже, если честно, какой-то азарт появляется. С каждым днем все больше и больше.

Уже дома, раскладывая продукты по полкам холодильника, Елена сказала:

— Если не удержусь на этой ступеньке – уйду. Однозначно – уйду. Хотя бы в ту же нашу «кузницу здоровья», заведовать приемным отделением. Не столько из принципа, сколько из-за того, чтобы не чувствовать себя дурой.

— Это то же самое, что и из принципа, — сказал Данилов. — Но мыслишь ты правильно. После неудавшегося руководства регионом, спокойно заведовать подстанцией тебе не дадут. Запинают и заклюют, кто-то из вредности, а кто-то, чтобы отомстить. Но, я уверен, что ты удержишься. Не боги горшки обжигают, а начальница ты суровая. До сих пор твои выговоры помню.

— Данилов! Это мелко и подло – спустя столько времени, да еще после свадьбы напоминать мне об этих выговорах! — возмутилась Елена, с силой захлопывая дверцу холодильника. — Можно подумать, что ты получил их беспричинно! Ты вообще вел себя так…

— Нормально я себя вел.

— Ага. Только не сразу.

— Ты ошибаешься.

— Представь себе, нет!

— У кого-то еще, между прочим, медовый месяц не закончился, — напомнил Никита, притащивший из прихожей пакет, забытый там Даниловым. — Ссоры во время медового месяца – это очень плохой признак. Вам полагается нежно ворковать друг с другом и вообще вести себя, как два влюбленных идиота. А вы грызетесь, как нормальные люди.

— Ты прав, — согласился Данилов. — Мы загубили свой медовый месяц. Придется его переиграть. Уехать на море…

— А меня оставить присматривать за квартирой!

— Тебя мы возьмем с собой, — сказал Данилов, обламывая робкие детские надежды. — Рядом с двумя влюбленными идиотами должен быть разумный человек. Чтобы приглядывать за ними. А квартира без твоей опеки будет только целее.

— Мам, а за что ты давала Владимиру выговоры?

— Я плохо себя вел, — опередив Елену, сказал Данилов. — Не слушался, дрался с товарищами по работе, терял казенные вещи. Другой бы заведующий, на месте твоей мамы, уволил бы такого сотрудника к чертовой бабушке, а твоя мама надеялась меня перевоспитать. Она ради этого даже замуж за меня вышла…

— Все, Данилов, ты доигрался! Я пошла смотреть телевизор, а ты искупишь свое хамство каторжными работами – приготовишь ужин, а после него перемоешь всю посуду!

— Посуду помою я! — проявил солидарность Никита. — Будем считать, что это репетиция перед Восьмым марта.

Елена легонько щелкнула сына по лбу и ушла.

— Я вот никак понять не могу, зачем вы поженились? — спросил Никита. — Вот молодежь женится, чтобы им родители разрешили жить вместе, а вам-то чего? Вы же сами себе хозяева, зачем вам этот штамп в паспорте?

— Нам просто захотелось это сделать, — ответил Данилов. — А мне еще и любопытно было – я же никогда еще не женился.

— А я вот за свободную любовь, не отягощенную никакими обязательствами! — заявил Никита. — И не только я, но и все мое поколение.

— В твоем возрасте я тоже был сторонником свободной любви, — сказал Данилов, наливая подсолнечное масло в сотейник. — И все мое поколение думало точно так же. Что будем жарить – рыбу или стейк?