M"uller подчеркивает необоснованность рассмотрения каких-то ограниченных мозговых структур как зоны лока­лизации сознания на основе одной только необходимости этих структур для реализации деятельности сознания. Если положить в основу определения зоны локализации сознания этот принцип «необходимости для реализации», то тогда придется, говорит M"uller, распространить пред­ставление о материальном субстрате сознания даже на кровь, ибо, как известно, наличие определенного уровня сахара или калия в крови также является необходимым для существования сознания. Представление о существо­вании какой-то специфической зоны, в которой сознание «локализуется», равносильно, по M"uller, возврату к ста­рым представлениям атомистической физиологии об огра­ниченных центрах функций, как о своеобразных специа­лизированных микроорганах мозга. Такая трактовка, ока­завшаяся, как показало новейшее развитие учения о локализации, несостоятельной даже по отношению ко многим чисто физиологическим, вегетативным функциям, особенно неадекватна, если речь идет о материальной основе сознания. Она говорит о стремлении пользоваться примитивными наглядными схемами в духе созданных несколько веков назад Descartes и характерна для биоло­гизирующего подхода к проблеме сознания. Она игнори­рует, по мнению M"uller, также важную общую законо­мерность, установленную сравнительной физиологией и показавшую, что функции филогенетически более новые, возникающие на основе процессов прогрессивной энцефализации, характеризуются пространственно более распро­страненным, более диффузным центральным представи­тельством. Все это в целом заставляет M"uller возражать против основного тезиса Weinschenk о локализуемости сознания в пределах пространственно ограниченных фор­маций мозгового ствола.

Такова критическая аргументация M"uller. Эта крити­ка основана не столько на экспериментально-физиологи­ческих, сколько на теоретических соображениях и не была бы, по-видимому, снята ее автором и в том случае, если бы Weinschenk избрал в качестве зоны локализации сознания не мозговой ствол, а какую-нибудь другую мозговую формацию. Что касается конструктивной части статьи M"uller, то основным здесь является сле­дующее.

M"uller учитывает данные, выявленные современными исследованиями функций ретикулярной формации моз­гового ствола и таламуса, но в отличие от Weinschenk, полагает, что деятельность этой формации связана не с активностью сознания как таковой, а лишь с регулирова­нием степени возбудимости тех мозговых систем, которые с активностью сознания связаны более непосредственно. Эффекты этой тонической регуляции проявляются субъ­ективно и в поведении как изменения степени ясности со­знания, т. е. как изменения характеристики, близкой той, которую Head предлагал назвать «уровнем бодрствова­ния». Поэтому, если уж говорить о существовании какой- то особой связи между функциями ретикулярной форма­ции и сознанием, то ни в чем другом, кроме регулирования важных физиологических предпосылок сознания, эту связь, по M"uller, видеть нельзя. А отождествлять эти предпосылки сознания с сознанием как таковым можно только грубо биологизируя всю постановку проблемы.

Развивая этот ход мысли, M"uller обосновывает далее представление о сознании, как о категории принципиаль­но не биологического, а социального порядка. Сознание, подчеркивает он, возникло (при наличии, разумеется, со­ответствующих мозговых предпосылок) как следствие спе­цифического для человека трудового процесса и на протя­жении всей истории человечества в первую очередь зави­село именно от особенностей этого общественного трудового процесса. Поэтому оно является не первичным, физиологическим, а вторичным, социальным продуктом, определяемым производственными отношениями и други­ми факторами общественного порядка. Его формой яв­ляется мышление, его содержанием — отражение об­щественного бытия. Физиологические предпосылки созна­ния могут иметь свои «центры», но рассматривать эти центры как область, в которой сознание «локализуется», было бы методологически неправильным.

В заключительной части статьи M"uller вновь возвра­щается к вопросу о взаимоотношении понятий сознания и психики и, проводя философский анализ, подчеркивает, что представление о сознании, как о качественно своеоб­разной, высшей форме проявления психического, право­мерно лишь при использовании этого понятия в плане естествознания, в плане «онтологическом», в то время как при гносеологическом подходе понятие «сознания» упот­ребляется как антитеза понятия материи и, следовательно, как синоним «психического». Одновременное существова­ние двух разных смыслов понятия «сознания» — онтоло­гического и гносеологического — не содержит внутреннего противоречия, ибо применяются эти разные смыслы при рассмотрении сознания в разных аспектах. Путаница воз­никает лишь тогда, когда гносеологический смысл прони­кает в естественно-научный план рассмотрения (или на­оборот) и когда в результате именно такого логического соскальзывания начинают спорить, на каком уровне фило­генеза «сознание» впервые возникает: у губок, по Lucas, у червей, по Dali, у рыб, по Edinger, и т. д.

M"uller также отмечает (и в интересующем нас аспекте это является особенно важным), что он не согласен с представлением Weinschenk, по которому сознание имеет дело лишь с готовыми результатами несознаваемой моз­говой деятельности. Такая точка зрения, по его мнению, означает недооценку активной роли сознания. А мысль о том, что осознанные переживания — это лишь «остров в море бессознательного», заставляет его вспомнить реак­ционные концепции Nietzsche, также говорившего, как известно, о «тонком покрове», в роли которого сознание выступает по отношению к скрытым за ним глубинным влечениям, темным инстинктам и т. п. Трактовка «бес­сознательного», предлагаемая Weinschenk, обнаружива­ет поэтому, по мнению M"uller, близость к характер­ным представлениям философии субъективного идеа­лизма.

Положения, защищаемые Weinschenak и M"uller, хорошо иллюстрируют два наиболее распространенных за рубе­жом и во многом антагонистических подхода к проблеме сознания. Если для одного из них (Weinschenk) созна­ние — это лишь синоним «психического», термин не обозначающий по существу ничего больше, чем способ­ность к субъективным переживаниям, функция мозга, связанная с субстратом принципиально так же, как любой вид вегетативной деятельности, и т.д., то для другого (M"uller) сознание выступает совсем в иной форме: как явление, созданное социально-историческим процессом, как высшая, специфически человеческая форма психиче­ского, как феномен, имеющий свои локализуемые в моз­говых структурах физиологические предпосылки, но принципиально не сводимый к этим предпосылкам, по­скольку в нем находит выражение новое качество психи­ки, созданное факторами не только церебрального, по и общественного порядка. Если же формулировать кратко, то один из этих подходов характеризуется рассмотрением сознания как категории биологического порядка, лишь на­сыщаемой социальным содержанием, а другой, напротив, пониманием сознания как категории социального поряд­ка, лишь опирающейся в своем становлении на предпо­сылки биологического типа.

Не будет ошибкой сказать, что противопоставление этих двух трактовок явилось лейтмотивом почти всех больших дискуссий по проблеме сознания, прошедших в последние годы за рубежом. В странах английского языка основные усилия были направлены на дальнейшее обос­нование биологической трактовки сознания (Лорентинский симпозиум 1953 г. оказался только одним из многих международных совещаний, на которых такие усилия предпринимались; очень сходные тенденции прозвучали и на симпозиуме, организованном Папской академией наук в 1964 г.). Французская же психологическая школа, продолжающая традиции социологической трактовки при­роды сознания (идущие еще от старых работ Ribot и Durkheim), напротив, стремилась обосновать зависимость сознания от разнообразных факторов общественного по­рядка [25] . А в работах более позднего периода обнаружи­вается своеобразное углубление, как бы логическое заост­рение представлений, характерных для каждой из этих основных конкурирующих за рубежом трактовок природы сознания.

Сознание как биологическая функция мозга после ра­бот Sherrington стало все более связываться с традицион­ной для западной науки концепцией «интеграции». На этой основе пытались показать, что есть основания опре­деленные подкорковые формации рассматривать не только как структуры тоиигенные (в смысле, придаваемом этому выражению павловской физиологией), не только как центры, регулирующие возбудимость коры, но и как суб­страт, непосредственно связанный с интегративной дея­тельностью, т.е. с активностью сознания в ее наиболее сложных формах. Что же касается работ, подчеркиваю­щих социальную природу сознания, то на некоторых из них сказалось (иногда даже вопреки воле их авторов) заметно происходившее на протяжении последних десяти­летий усиление влияний, оказываемых на зарубежную науку философией диалектического материализма. Бла­годаря этому влиянию в некоторых первоначально идеа­листически ориентированных «социологических» концеп­циях сознания можно обнаружить сдвиги, воспроизводя­щие в какой-то степени упомянутую выше эволюцию представлений Wallon и приближающие позиции их авто­ров к философии марксизма.