Шаг, который пришлось сделать, чтобы от этой класси­ческой схемы перейти к широко теперь известной другой (по которой приспособительное поведение регулируется на основе информации о степени «рассогласования» между «достигнутым» и «потребным», приходящей в порядке отрицательной обратной связи), логически был настолько невелик, что мы с полным правом можем рассматривать павловскую концепцию «подкрепления» как дальновидное предвосхищение главной линии последующего развития идей в аналйзе всей этой сложной проблемы. Такое по­нимание подтверждается, в частности, тем примечатель­ным фактом, что в долгие годы, которые отделили друг от друга зарождение обеих упомянутых выше схем, ни одно, пожалуй, другое понятие, сформировавшееся в рамках классической теории физиологических механизмов пове­дения, не привлекало такого внимания, не вызывало таких споров и не породило такую огромную литературу, как именно понятие «подкрепления». Для иллюстрации этого обстоятельства можно напомнить множество хорошо из­вестных работ, выполненных в павловской школе, а также работы Hull, Skinner, Broadbent, Hilgardи Marquis, Geor­ge и др.

Понятие «подкрепления» выступило в этих иссле­дованиях как свеобразный мостик, который не только ло­гически подготовил переход от одного уровня понимания принципов организации адаптивного поведения к другому, но и отразил этот переход исторически.

Выше в самых общих чертах был обрисован сложный путь, на котором производились попытки осмыслить связь между стимулом и реакцией с позиций нейрофизиологии. Эти попытки, следовательно, не только не характеризова­лись приверженностью к примитивным механистическим построениям, но, напротив, говорили о настойчивом стрем­лении освобождаться от таких построений. Их авторы использовали, по существу, все средства, которые была в состоянии предоставить для этой цели современная им теория нейродинамики.

Мы вновь подчеркиваем это обстоятельство не потому, что так уже увлечены полемикой с Миллером, Галлантером и Прибрамом. Дело обстоит гораздо серьезнее. Основной отрицательный момент, вытекающий из упрощения клас­сического подхода к проблеме связи между стимулом и ре­акцией, заключается в том, что критики этого подхода, ограничиваясь подобным упрощенным истолкованием, не вскрывают то, что в этом подходе действительно яв­ляется слабым и его принципиально огра­ничивает. Мы имеем в виду следующее.

Как было хорошо показано в отечественной литературе Л. В. Крушинским, а за рубежом многими из этологов [252], поведение приобретает приспособительный характер только тогда, когда оно выступает в форме последователь­ности действий, каждое из которых ориентированно в на­правлении определенной объективной цели. Но если это так, то становится очевидным, что одно только отсутствие жесткой связи между стимулом и реакцией, которое возникает при наличии любого опосредующего фактора, недостаточно для реализации приспособительного поведе­ния. Совершенно необходимой является внутренняя согласованность актов поведения, последова­тельное развертывание которых формирует действие, со­ответствие этих актов смыслу ситуации, т.е. наличие опре­деленного избирательного отношения каждого из этих ак­тов к конечному результату действия. Без понимания факторов, которые обеспечивают эту взаимную согласо­ванность и избирательность реакций, мы останемся не ме­нее беспомощными в анализе адаптивного поведения, чем если бы действительно ориентировались до сих пор на пре­словутую «жесткую» схему Декарта.

Стремление более глубоко понять механизмы, лежащие в основе этих специфических особенностей поведения, на­ложило глубокий отпечаток на нейрофизиологические и психологические искания последних лет, поскольку объ­яснить избирательность приспособительного реагиро­вания оказалось возможным, только использовав пред­ставления принципиально нового, необычного для пред­шествующего периода типа.

Лучшим примером подобных представлений является уже неоднократно упоминавшаяся нами схема «сличения» и «коррекции», которая используется в настоящее время большинством исследователей при анализе отношения ре­акции к стимулу. Мы уже говорили, что эта схема в очень изящной и одновременно глубокой математической форме была сформулирована Н. А. Бернштейном еще в 1935 г., т.е. за 13 лет до опубликования ставшей классической мо­нографии Н. Винера. Внутреннюю связь этой схемы с бо­лее ранней павловской концепцией «подкрепления» мы также только что подчеркнули. К этому можно добавить, что логические корни всей этой схемы удается проследить еще в работах И. М. Сеченова, [55] а также в удивительной по дальновидности формулировок статье Dewey, относя­щейся к 90-м годам прошлого века [134] [56] .

В новейшей литературе представлено много более поздних и более разработанных вариантов тех же по суще­ству отношений между: а) стимулом, б) закодированной в мозгу «моделью» цели действия и в) конечным выраже­нием действия, основанным на эффектах «сличения» и на регулировании, использующем отрицательные (а в неко­торых случаях, как мы это сейчас увидим, и положитель­ные) обратные связи.

Переход к этим новым понятиям означал, бесспорно, значительное углубление представлений о принципах функциональной организации рефлекторной деятельности. На основе новых подходов стало более ясно то, что рань­ше было труднее всего объяснить: каким образом дости­гается выбор из множества потенциально возможных от­ветов на раздражение именно тех, которые в данной ситуации адекватны. Именно в обеспечении этой стороны процесса и заключается функциональная роль всего нейродинамического цикла, составляемого обратной связью, «сличением», выявляющим степень «рассогласо­вания», и, наконец, центрофугальной импульсацией кор­ригирующего характера. Мы вряд ли допустим ошибку, если скажем, что это углубление анализа оказалось воз­можным главным образом потому, что в контекст физиоло­гической концепции были включены в качестве ее неотъ­емлемых компонентов представления о «значении» и «це­ли», воплощенных в закодированной мозговой «модели» действия. Тем самым был разорван «железный занавес», которым классическая физиология десятилетиями ограж­дала себя от категорий семантического порядка, и открыт путь для дальнейшей, ставшей на современном этапе уже совершенно необходимой, тесной координации нейрофизио­логического и психологического подходов.

Достаточно ли, однако, этого с таким трудом завоеванно­го преимущества для полного понимания факторов изби­рательности ответа на стимул, особенно в тех случаях, ког­да таким ответом является не элементарная одиночная ре­акция, а сложное по своей функциональной структуре дей­ствие? Здесь приходится во второй раз отметить наше не­согласие с позицией, на которой стоят Miller, Galanter и Pribram, поставившие фактически в своей монографии этот же вопрос и ответившие на него положительно. Мы остановимся на этом потому, что здесь мы уже непосред­ственно вступаем в область, представляющую для нас ос­новной интерес: мы имеем в виду специфическую роль, которую играет в целенаправленной реакции фактор не­осознаваемой установки.

Схема «ТОТЕ» (test—operation—test—exit, проба — операция — проба — результат) предлагается названны­ми выше авторами как своеобразная модель очень общего значения, пригодная для объяснения как отдельных реф­лекторных актов, так и структуры приспособительного по­ведения в целом [208, стр. 45]. Для того чтобы объяснить на основе этой схемы одну из наиболее характерных черт сложных форм адаптивной деятельности — иерархию ее компонентов, по мнению авторов схемы «ТОТЕ», доста­точно представить, что эта схема «включает как стратеги­ческие, так и тактические элементы поведения... Опера­ционная фаза системы «ТОТЕ» более высокого порядка может сама состоять из цепи других подобных же систем, а каждая из последних в свою очередь может содержать вновь ряды таких же подчиненных единиц» и т. д. [208, стр. 48].